Прекрасный принц

Уэбстер К.

— Наслаждайся своим днем рождения, милый, — крикнула мама мне вслед. — И оставь для меня танец.

Я усмехнулся, подходя к Китону. Жаль, что он не старше. В офисе мне приходилось иметь дело с Перри, но именно Китон у нас был умником. Конечно, вокруг него витал этот дух мудака-спортсмена, как и возле чертовых тройняшек, к сожалению, но в отличие от них Китон обладал острым и расчетливым умом. Я не сомневался, что он с отличием окончит свой последний год в школе Пембрук.

— Хочешь выпить? — я выгнул бровь, посмотрев на брата.

— Зависит

от обстоятельств. Что ты предлагаешь?

Я положил руку ему на плечо и сжал.

— Папину заначку.

Самодовольство, так и искрившееся у него во взгляде, сменилось уязвимостью. Потеря отца очень на него повлияла, впрочем как и на всех Константинов. Может, ему даже приходилось сложнее. Перри превратился в какого-то эмоционально нестабильного подростка, а Китон, напротив, из счастливого и игривого юноши стал практически каменным. Непроницаемым и жестким. С этим я мог иметь дело.

Мы вошли в поместье, лавируя между суетившихся официанток, носившихся вокруг и старавшихся, чтобы эта вечеринка удалась. Пройдя мимо игравшего поблизости пианиста, мы миновали еще несколько коридоров, пока не добрались до кабинета отца. Сейчас он был закрыт из-за обилия посторонних в доме, но я быстро открыл замок ключом, и мы вошли внутрь. Китон прикрыл за собой дверь, а я направился прямиком к папиному бару, который благодаря маме все еще оставался в прежнем виде. Все мы совершали набеги на этот бар, желая почувствовать хоть эту близость к отцу, но мама каждый раз заменяла пропадающие бутылки новыми, словно к ним никогда не прикасались.

Когда я открыл шкаф из красного дерева, Китон опустился в одно из огромных кожаных кресел. Увидев новую бутылку среди запасов, я округлил глаза. Сделанная из двадцати четырех каратного золота с добавлением платины бутылка коньяка Henri IV Dudognon наследия Grande Champagne, инкрустированная крошечными кристаллами и темно-синей лентой, повязанной вокруг горлышка.

«Мама».

Большинство матерей покупали сыну галстук на тридцать седьмой день рождения.

А моя решила удивить бутылкой коньяка за два миллиона долларов.

— Похоже, сегодня мы отпразднуем как следует. Папа бы одобрил, — сказал я Китону, доставая бутылку.

Он усмехнулся и высокомерно задрал голову.

— Если мама, учитывая, что не очень-то тебя и любит, подарила этот коньяк на день рождения, только представь, что она преподнесет мне.

Показав ему средний палец, я налил нам два стакана и, пока ждал, когда Китон возьмет свой коньяк, принялся изучать брата. Его холодное, даже отчужденное выражение лица подобало Константинам, однако я знал, что внутри он горел. Его глаза красноречиво об этом свидетельствовали, вспыхивая эмоциями, хотя в остальном он скрывал свои чувства.

— Я скучаю по этому, — признал я, передав ему стакан и опустившись в кресло напротив.

— По времяпрепровождению с самым красивым Константином?

— Нет, этого парня я каждый день вижу в зеркале. Он даже успел мне наскучить, —

я ухмыльнулся. — Я говорил об отце. Это была наша фишка.

Мускул на его скуле дернулся, но Китон тут же скрыл это, поднеся к губам стакан и, вдохнув аромат, сделал глоток.

— Хммм.

Я чуть не расхохотался, услышав его детский ответ. Иногда мне и самому приходилось напоминать себе об этом. Что Китон действительно еще ребенок. Осенью он вернется в Вермонт и закончит обучение в школе Пембрук. После станет настоящим мужчиной и последует по стопам каждого Константина — за исключением бездельника Перри — и сделает себе громкое имя. Регби, скорее всего, станет его далекой мечтой, совсем как у меня.

— Он всегда говорил маме, что нам нужно обсудить важные деловые вопросы, — произнес я, улыбнувшись при этом воспоминании. — А в действительности мы до чертиков напивались, благодаря его заначке. Мама потом угрожала нам расправой, если посмеем смутить ее.

Пять лет.

Прошло уже пять лет, с тех пор как я последний раз разделял подобный момент с отцом, эгоистично принимая это как должное.

— И когда мы начнем обсуждать слона в комнате? — угрюмо — в стиле Перри — спросил Китон.

Я выгнул бровь.

— Ты про то, что с тобой нет твоей девушки?

— Она приедет позднее, — он отвел взгляд, как делал с самого детства, когда хотел что-то скрыть от меня. — Я говорил о том, что тебя гложет. Ты взвинчен. А мы никак не можем начать разговор по душам. Давай, Уин, выкладывай.

Я некоторое время изучал его, впечатленный тем, как чутко он смог понять мою слабость, что не удавалось большинству мужчин, не говоря уже о подростках.

— Насколько близко ты знаком с тройняшками Мэннфорд?

После некоторых исследований я обнаружил, что доктор Мэннфорд отправила своих детей в Пембрук во втором семестре прошлого года.

— Новички? — Китон сделал еще глоток коньяка и пожал плечами. — Они не решаются меня злить, остаются на подконтрольной им территории, а я на своей.

— Ты ведь не гангстер, Кит. Объясни все взрослым цивилизованным языком.

Он закатил глаза, вновь напоминая мне о своем возрасте.

— Это значит, что я не общаюсь с ними, если в этом нет необходимости. В Пембрук меньше заботятся в социальном положении и больше о своих кругах. Мой — регби, их — лакросс. Наши круги почти не соприкасаются. И им не рады в клубе «Адское пламя».

Я чуть не фыркнул. При одном упоминании элитного клуба Пембрук, стоявшего выше всех остальных и навевавшего воспоминания о беспорядках, которые я сам учинял в старшей школе. Однако сейчас стоило сфокусироваться на другом.

— Ваши круги почти не соприкасаются. Это значит, что все же иногда такое случается?

— Бывает. Мы львы. А они — гиены, питающиеся нашими объедками. Партнерства у нас нет, только донос информации, — Китон склонился вперед и поставил стакан на стол между нами. — А откуда столь внезапный интерес к Мэннфордам?