Прекрасный зверь
Шрифт:
Хотя и не нуждаюсь в его защите, это странно, но я никогда не ощущала от него угрозы, даже в самом начале. Я прижимаюсь к шее Рафаэля, когда он овладевает мной, и смотрю в его глаза.
— Сегодня на тебе не будет ничего, кроме моей рубашки, — ворчит он, продолжая неустанно двигаться во мне, приближая меня к краю с каждым ударом, когда попадает в мою точку G.
Несмотря на то что ванна огромная, я сомневаюсь, что она предназначена для таких игр. Она качается из стороны в сторону от нашего бешеного ритма, вода переливается через
— Ты поняла, Василиса?
— Да!
Воздух вырывается из меня короткими, прерывистыми вздохами, в то время как внутренние мышцы сжимаются вокруг его члена. В голове все начинает плыть. Исчезает. Не существует. Еще один мощный толчок, и я теряю себя. Запрокинув голову назад, я кричу от наслаждения, и в этот момент по комнате разносится рев Рафаэля, и мы оба погружаемся в экстаз.
* * *
— Серая или черная? — спрашиваю, поднимая перед собой две вешалки.
— Серая, — отвечает Рафаэль, указывая на рубашку в левой руке. Это та, в которой я была, когда он водил меня по магазинам Альбини. Его любимая.
— Могу ли я надеть под нее нижнее белье? Ты говорил только про рубашку.
— Можешь обойтись и без него. Я выгнал всех мужчин из дома. — Он открывает ящик тумбочки и начинает вытаскивать бархатные коробочки с драгоценностями. Через минуту он подходит ко мне с ожерельем из бриллиантов и золота. — Наденешь его сегодня для меня?
Я улыбаюсь и поворачиваюсь к зеркалу.
Рафаэль подходит сзади и откидывает мои волосы.
— Откуда у тебя этот шрам? — спрашивает он, надевая ожерелье на мою шею.
— Какой шрам?
— Вот этот маленький. — Его палец скользит по коже под моей лопаткой.
Мне нужно несколько мгновений, чтобы осознать, о чем он говорит.
— На самом деле я не помню. Знаю только то, что рассказала мама.
— Что произошло?
— Я была в торговом центре с родителями. Мама собиралась купить платье для какого-то события. Видимо, я ускользнула от них и побежала к ювелирному магазину, потому что мне нравилось смотреть на хрустальные розы и другие блестящие вещи в витрине.
Рафаэль замер с пальцем на моей спине.
— В магазине произошел взрыв, — продолжаю я. — Какой-то парень схватил меня прямо перед этим. Он спас мне жизнь.
— Сколько тебе было лет? — спрашивает Рафаэль, продолжая гладить мою кожу. Его голос звучит странно, натянуто.
— Мне было три. Мы так и не узнали, что стало с тем, кто меня спас. Папа пытался его найти, когда все утихло, но безуспешно. Его отвезли не в ту больницу, куда мы попали, а потом он просто исчез. Папа знал только, что он албанец.
— Да? — Рафаэль прижимает губы к шраму и продолжает его гладить.
— Да, у него была албанская татуировка. Папа ее узнал. — Я поворачиваюсь к нему лицом. Волосы Рафаэля мокрые, некоторые пряди упали на лоб. Поднимаю руку, чтобы убрать их, но пальцы тянутся к его лицу, обводя резкие контуры. — Хотела бы я знать, кто он, —
Глаза Рафаэля слегка дрожат в уголках.
— Почему?
— Я обязана ему жизнью. В моем родном крае это самый большой долг. — Я улыбаюсь. — Ты как никто другой должен понимать важность долгов, Рафаэль.
Он проводит костяшками пальцев по моему подбородку.
— Это просто судьба. Правильное время, правильное место. Твой албанец, вероятно, давно забыл об этом. У тебя нет перед ним долга. — Он берет меня за подбородок и наклоняют голову для поцелуя. — Были ли у тебя еще раны?
— Нет. Только один порез. Все говорили, что я чудом спаслась.
— Хорошо. — Рафаэль кивает и притягивает меня ближе. — Может, теперь я попробую вызвать у тебя еще одну «нормальную физическую реакцию»?
Рафаэль
— Сейчас два часа ночи, черт возьми, — ворчит Гвидо, усаживаясь в шезлонг рядом со мной. — Я думал, ты уже спишь.
— Не могу уснуть, — отвечаю, глядя на темный горизонт и делая глоток вина.
— Стоит попытаться, потому что в ближайшие дни у нас может не быть такой возможности. Я получил сообщение, что Калоджеро тайно собирает своих людей. — Он наклоняется вперед, упираясь локтями в колени, и тяжело вздыхает. — Я надеялся, что до этого не дойдет.
— Мы знали, что Калоджеро будет мстить после того, как мы разрушили его бизнес. Он попытается ударить по нам так, чтобы остальные члены семьи не узнали. Десять, максимум пятнадцать человек, которые будут молчать.
— Ты собираешься его убить?
— Да.
— Другие члены коза ностра казнят тебя, Рафаэль. Ты не можешь убить дона и остаться безнаказанным!
— Уверен, что уже делал нечто подобное.
— Это было другое! Никто, кроме Калоджеро, не знал, что именно ты расправился с Манкузо.
— Лояльность и уважение — основополагающие принципы коза ностра, Гвидо. Если член организации нарушает свое слово, он теряет лицо и уважение. Но если это делает дон, это затрагивает всю семью. Ущерб для их репутации будет колоссальным. Я уже говорил со стариком Бьяджи и выразил серьезную озабоченность, как семья отреагирует на своего лидера, когда узнает, что он нарушил данное мне слово. Мы пришли к выводу, что для всех — и для меня, и для сицилийской коза ностра — будет лучше, если этот позор не станет известен.
— Что это значит?
— Это значит, что если я решу облегчить дону жизнь, семья закроет на это глаза. Так что, как видишь, любую проблему можно решить, если знать, на какие кнопки нажимать.
— Он наш крестный отец, Рафаэль.
— И это единственная причина, по которой я позволил ему жить так долго, — отвечаю я, опустошая бокал с вином. — Но его время истекло.
— Рафаэль…
— Я звонил ему. Примерно через месяц после нашего приезда в Штаты. Я умолял нашего дорогого крестного отца взять тебя под свою защиту. — Я замечаю шок на лице Гвидо. — Он отказался.