Прелюдия любви
Шрифт:
– Как к мировому злу я отношусь к тем, кто любит деньги больше, чем людей. А вообще-то я деньги ценю, особенно когда они позволяют кому-нибудь помочь. Например, те деньги, которые я сейчас зарабатываю, помогут моей сестре учиться в консерватории.
– Ты раньше не говорила об этом. А у тебя есть еще братья и сестры?
– Нет, только Мария. Ей восемнадцать, и она талантливая виолончелистка. Они с тетей переехали ко мне после смерти моей матери, и, так как они бедны, я решила взять заботу об образовании сестры на себя. Еще одна причина, по которой я ушла из управления, –
– Может, ты тоже играешь на каком-нибудь инструменте?
– Нет, но я люблю петь. – С этими словами она вылила яйца на сковородку.
– Ты полна сюрпризов. Спой что-нибудь.
– Только не тогда, когда готовлю. Мне нужно сосредоточиться.
– Да, я забыл: готовить – это не твое призвание. Но, честно говоря, наблюдая за тобой у плиты, этого не скажешь.
Она взглянула на него через плечо.
– Я ведь не говорила, что не умею готовить. Я сказала, что не особенно люблю это занятие.
Он подошел к ней и обнял ее за талию.
– Мне кажется, ты все делаешь превосходно, особенно…
Он начал целовать ее шею, плечи. Мурашки побежали по ее телу.
– Ты отвлекаешь меня. У меня все сгорит.
Прикосновения его губ будили в ней желание, и, не в силах бороться с ним, она повернулась. Ее руки обвили его шею, и через мгновенье она была уже на верху блаженства, целуя его теплые влажные губы.
Несколько мгновений спустя послышалось шипение бекона на сковородке, Джоселин улыбнулась и оттолкнула его.
– Мы не можем заниматься этим постоянно, Донован. Нам нужно позавтракать.
Он поцеловал ее в щеку и вернулся к столу.
Пока Джоселин заканчивала готовить завтрак, они говорили о ее сестре Марии, потом о Центре помощи детям.
За завтраком они обсуждали, что будет, когда полиция найдет Коэна, и насколько Донован будет вовлечен в судебные процедуры.
Наевшись, Донован встал и собрал тарелки.
Джоселин хотела тоже встать, но он остановил ее:
– Нет, сиди и наслаждайся кофе. Я сам все сделаю.
«Он просто прелесть», – подумала она, награждая его поцелуем.
Взяв чашку с кофе, она вышла на веранду, чтобы полюбоваться видом на озеро. Уютно устроившись в шезлонге, она пила кофе маленькими глотками и думала о том, какую великолепную ночь провела с Донованом, о том, как в самый интимный момент она чуть не заплакала от радости.
Джоселин недовольно поежилась в кресле. Что она делает? Она всегда была на высоте и никогда не нарушала главное правило своей работы – не сближаться с клиентом. И все же она здесь, с Донованом, проводит, наверное, самые счастливые дни своей жизни. Она хочет быть рядом, хочет своими поцелуями залечить ту рану, которая осталась в глубине его сердца от потери родителей.
Она хочет сделать его счастливым, показав, как прекрасна может быть продолжительная любовь.
Вдруг в ее голове, словно тучка, повисло сомнение. Продолжительная любовь? Но что она знает о ней? Она живет одна уже много лет, с тех пор как Том бросил ее. В душе она все еще зла на отца за то, что он разбил сердце ее матери. Что она знает о счастье людей, любящих друг друга всю жизнь?
Джоселин прислушалась к шуму воды на кухне и звону моющейся посуды. Да, она привязалась к Доновану, пожалуй даже, влюбилась, но сможет ли она отбросить все сомнения и ринуться навстречу своему счастью, если даже не уверена в том, что это счастье? Вряд ли.
Она не будет строить замки на песке. То, что сейчас реально, – это неделя удовольствия, ничего больше.
В любом случае она не заставила бы Донована отказаться от холостой жизни. Трудно представить, что он захочет навсегда впустить женщину в свой пентхаус.
«Да, сумасшедшего счастья длиною в жизнь у нас не получится», – решила Джоселин, допивая кофе.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Следующие несколько дней они занимались любовью, плавали, ловили рыбу, ходили в лес за грибами. Как-то вечером хозяева дома прислали живых омаров, которых Донован приготовил в топленом масле. После ужина они отправились на озеро и купались нагишом при неярком свете луны.
Это были самые романтичные дни в жизни Джоселин. Все происходившее с ней напоминало сказочный сон. Страстный любовник в постели, Донован был удивительно нежным и внимательным к ней все остальное время. Он готовил еду, делал ей расслабляющий массаж и слушал все, о чем бы ей ни вздумалось рассказать.
– Скажи, – тихо произнес Донован после очередного праздника любви. – Когда я пытался убедить тебя купить то черное платье, ты категорично заявила, что больше никогда его не наденешь.
Почему? И почему ты не снимая носишь деловой коричневый костюм и туфли на низком каблуке в то время, как выглядела бы потрясающе в чем-нибудь… другом?
Джоселин улыбнулась.
– Ты только что довольно тактично дал мне понять, что я одеваюсь как синий чулок.
Донован рассмеялся.
– Нет, просто ты почему-то стараешься скрыть свою удивительную красоту.
Джоселин прислонилась щекой к его плечу.
– Видимо, я никогда не смогу перестать бороться с тем, с чем боролась все детство.
– С чем?
– С мнением моего отца относительно того, что в человеке самое важное. Он считал, что это яркая внешность. Очень скупой на ласку, он мог расщедриться на улыбку или комплимент, только когда я была разодета как маленькая кукла. Он терпеть не мог, когда я носила джинсы или возвращалась с улицы в испачканной одежде. Ему не нравилось, когда мама ходила по дому в халате.
Когда он бросил нас, то объяснил ей свой уход тем, что она, по его мнению, плохо заботилась о своей внешности. Отец увлекся молодой красоткой, которая носила мини-юбки, сережки до плеч и сооружала прически, как у Софи Лорен.
Моя бедная мама, которая была самым добрым и нежным человеком на свете, стала комплексовать по поводу своей внешности, и так и не смогла до конца справиться с этим чувством, хотя я каждый божий день говорила ей, что считаю ее самой красивой женщиной в мире.
Думаю, я просто не хочу, чтобы люди любили меня из-за симпатичной внешности. Я не выношу, когда этому придают слишком большое значение.