Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?
Шрифт:
Стоял я перед ним и думал: где ж ты был в то время? Почему не поехал добровольцем туда, в пекло? Может быть, и не задавал бы мне сейчас дурацких вопросов. Он и ему подобные не имели морального права быть обвинителями тех людей, которые считали своим гражданским долгом утихомирить вырвавшуюся из рук человека стихию. Несколько часов я отвечал этой публике. Но вскоре после суда увидел я Котенкова по телевидению уже в генеральской форме. Получил-таки свои сребреники за выслугу на суде.
Прошли годы, и с высоты узнанного, пережитого, передуманного задаю себе сегодня вопросы: может, не стоило стремиться во что бы то ни стало заставить
И не надо было бы никому постоянно доказывать, словно оправдываясь, что сама по себе станция безопасна. Что атомная энергетика перспективна, и мировой опыт здесь весьма нагляден. Что в дрянных руках и самогонный аппарат взорваться способен. Что дрянные руки случаются и у консерваторов, и у демократов, и у коммунистов, и у анархистов. И никакой строй, никакая система не гарантирует от несчастья, рожденного случаем или глупостью, роком или бесхозяйственностью…
И не вырос бы до небес страх. И не стал бы орудием в злых и безжалостных нечистых руках. И жили бы люди, забыв о былых кошмарах.
Вопросы, вопросы…
Интересно, как бы ответил на них светлой памяти Валерий Алексеевич Легасов?
Глава 10. Перестройка на марше
Чернобыльская катастрофа и вправду болезненно ударила по нашим хозяйственным планам. Но затормозить перестройку она не могла. За новым, неизведанным и перспективным пошла вся страна. Горбачев так прямо и заявил во время очередной июльской поездки в Хабаровск: «Перестройку мы будем… делать на марше».
Эта идея возражений в принципе у меня не вызывала: можно и на марше, если не слишком торопиться, если вовремя выверять курс и определить ориентиры — пусть не окончательные, но хотя бы промежуточные. Кто же мог знать заранее, что у нашего вожатого во время марша начнет возникать неодолимое желание то влево свернуть, то вправо… Но пока о том не знал никто, включая, думаю, его самого. Энтузиазм в стране был удивительный, уже никого не устраивала перестройка только в экономике, а тем более в относительно частных вопросах комплексного управления ею. Уже все вокруг рвались перестраиваться, что дало Генеральному право обобщить в том же Хабаровске:
«Нынешняя перестройка охватывает не только экономику, но и все другие стороны общественной жизни: социальные отношения, политическую систему, духовно-идеологическую сферу, стиль и методы работы партии, всех наших кадров. «Перестройка» — емкое слово».
Слово и впрямь оказалось весьма емким, а уж звонким — звонче некуда! У нас всегда любили такие слова, писали их где ни попадя, произносили к месту и не к месту. Вот и выходило, что слово нагляднее дела, заметнее, привлекательнее. Марш в таких случаях постепенно превращается в парад, в демонстрацию побед и свершений.
Всегда боялся громких слов и бравурных призывов. Считал: лучше сделать пусть небольшое, но настоящее дело. Все и без слов видно будет.
Но слова 86-го года отвечали моим тогдашним убеждениям. Горбачев настаивал, что означенный марш мы станем
Раз уж речь зашла о словах, то напомню, что перестройку в те дни слишком легко уравняли с революцией, а вот это как раз противоречило моим представлениям и о революции, и о перестройке. В то время я уже много размышлял об этом, на мой взгляд, непродуманном применении слова «революция». Можно ли приравнивать перестройку к революции? Здесь наши взгляды с Горбачевым разошлись.
Вновь и вновь возвращаясь мысленно к термину «революция», я четко определил для себя, что либо происходит умышленная подмена понятий, либо перестройка ведет к какому-то катаклизму. Известно, что революция означает переворот, перерыв постепенности, качественный скачок в эволюционном процессе. Для революции необходима была революционная ситуация. Была ли она в то время? Нет, общество было многим недовольно, жаждало перемен, но ни о переходе к другой социально-экономической системе, ни о каком-либо отказе от социалистических идеалов и целей не было и речи.
Перестройка, на мой взгляд, — дело бесконечное, хотя с высоких трибун то и дело звучало: «Вот когда мы завершим перестройку…» Да как ее можно завершить? А дальше что? Ляжем отдыхать? Не представляю себе заседание совета директоров какой-нибудь корпорации типа «Шелл» или «Дженерал моторс», на котором бы торжественно провозгласили, что предел совершенствования достигнут, лучше быть не может, пора пожинать лавры. Перестройка для меня — синоним не революции, а постоянного прогресса. Прогресс же — процесс поступательный, всегда опирающийся на лучшее из уже достигнутого, на более прочное, на более — в данный конкретный момент — устойчивое. Вот почему и экономические реформы должны были, по моему мнению, идти безостановочно. Нет и не будет одной реформы, которая все решила бы раз и навсегда.
Я всегда был сторонником эволюционных преобразований и, быть может, лучше других знал, к чему, к каким непредсказуемым бедам приводят разрушения в экономике.
К хаосу они приводят, а разве может кто-то предсказать его последствия? Утверждение о сохранении социалистического характера экономики полностью соответствовало здравому смыслу.
На предыдущих страницах книги я уже спорил с утверждением о том, что перестройка началась в апреле 85-го, хотя тогда и слова такого не употреблялось. Повторяю, никакой революции в том апреле не случилось, а что до перестройки, то началась она без шума и аплодисментов в 83-м, при Андропове. Лишь в январе 1987 года она обрела, наконец, постулированную форму.
В этой книге нередко приходится прибегать к цитатам. Вот и сейчас мне придется это сделать, чтобы рассказать дальше о явлении, которое вошло не только в нашу отечественную жизнь, но и в мировое бытие, причем русскоязычным термином «perestroika».
В январе 1987-го состоялся очередной Пленум ЦК КПСС, на котором рассматривался вопрос о перестройке и кадровой политике партии. С докладом выступил Генеральный секретарь. При обсуждении этого доклада на ПБ (я говорил уже, что в то время все принципиальные выступления заранее рассылались и тщательно рассматривались) многие обратили внимание на то, что основной упор делался на вопросы собственно перестройки. Кадровая политика осталась на заднем плане.