Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?
Шрифт:
— Вы никогда не пытались уйти от влияния «Ди Бирс»?
— Пытались, — честно признался я. — Да только ничего не получилось. Подумали-подумали и решили: нет смысла. Где искать покупателей, которые рискнут с ним соперничать? Я лично не знаю где. Да и выгоды особой не вижу.
Хоук сочувственно покивал:
— Хорошо вас понимаю… Мы тоже пришли к этому выводу.
К слову, не думаю сегодня, что «Ди Бирс» нас обманывает. Просто корпорация держит, как и всякий могучий монополист, цену в своих руках. Общую для всех цену.
Возвращаясь к газетной кампании, раздутой вокруг «золото-платиновой» и «алмазной» проблем, могу лишь сказать, что она стала
У нас же все всегда превращалось в государственную тайну, гиперболически обрастало домыслами и слухами, а в разгульную эпоху гласности выплеснулось на разверстые страницы газет потоком тотального, хотя и вполне объяснимого невежества. Кстати, припоминаю, как лет, пожалуй, пятнадцать тому назад кто-то распорядился засекретить сведения о количестве выпускаемых в стране грузовых автомобилей. Чтоб враг не знал! Правда, вскоре опомнились, а то в сегодняшней нехватке грузовиков где-нибудь на уборке урожая тоже обвинили бы Правительство Рыжкова, преступно склонное к «циничной распродаже резервов Родины» (цитата из «Известий»).
До этого момента, как вы видели, шла речь об экспорте. Но не меньше забот вызывала и проблема импорта. В нашей индустриальной стране работала на импортном оборудовании половина химической промышленности, 80 процентов — легкой и пищевой. А всего импорт машин и оборудования в общем объеме импорта составлял 40 процентов. Прошу обратить внимание на эту цифру!
Я всегда считал, что если уж мы занимаем деньги, то покупать следует технологию — заводы и фабрики. До сих пор сердце радуется, когда по телевизору показывают технологические линии по производству обуви, например, или макарон, которые были куплены еще в конце 80-х.
К слову, о неожиданных сложностях в сотрудничестве с зарубежными фирмами. Мы построили с помощью итальянских фирм три обувные фабрики, каждая из которых выпускала по 2 миллиона пар обуви в год. Предприятия прекрасные, и мы, проанализировав ситуацию, решили построить еще 10 фабрик. Год вели переговоры с итальянцами, испанцами, представителями других стран и наконец подписали контракт, по которому наши зарубежные партнеры обязались в течение 30 месяцев ввести в строй эти предприятия. Казалось бы, надо радоваться, что наше население получит 20 миллионов пар первоклассной обуви. Но одна из газет опубликовала резко критическую статью. Вицепрезидент компании, упомянутой в статье, счел эту публикацию оскорбительной. Сделка не состоялась. Критический запал, уместный при обсуждении наших внутренних дел, далеко не безобиден для внешней торговли…
Сегодня России, конечно, не до всяких там линий, сегодня ей приходится почти всю валюту тратить на ввоз продуктов питания, чтобы население могло выжить и, увы, выпить. В прошлые же годы импорт продовольствия составлял 10 процентов от объема его потребления, а вместе с зерном на него тратилось примерно 30 процентов валюты. Мы не могли ждать, когда заработают купленные за нее линии, или новые индустриальные технологии существенно увеличат урожайность зерновых, или будут созданы условия для производства сбалансированных
Самым обидным в политике импорта было то, что приходилось ввозить продукты питания или сырье для их изготовления, которые мы прежде сами экспортировали. Причем не только зерно, как до революции. Мы вот и растительное масло еще в 60-х годах вывозили — 700 тысяч тонн ежегодно! А в конце 80-х уже ввозили — аж целый миллион тонн. Заметим, что его производство в стране при этом не уменьшилось.
В 1986–1988 годах, объективно говоря, в отечественном сельском хозяйстве произошли заметные положительные сдвиги. Не желая утомлять читателей обилием цифр, назову лишь одну: среднегодовой прирост производства продуктов продовольствия за эти годы составил 3,7 процента. Но есть в экономике такое понятие, как «неудовлетворенный спрос», когда деньги есть, а купить на них нечего. И, к сожалению, за упомянутое время этот разрыв при росте производства тоже увеличился. В продуктах питания он составил в 1985 году 17,5 миллиарда рублей, а в 88-м (при производстве этих продуктов на сумму 136 миллиардов) — 21 миллиард.
У людей появилась возможность покупать ранее недоступные или недостаточно доступные для них продукты питания. Мы рассчитали: чтобы в этой ситуации положение на продовольственном рынке улучшилось, надо обеспечить ежегодный прирост продовольствия не менее чем на 5 процентов. Но об этом речь впереди.
Одним из первых лозунгов советской власти был знаменитый «Земля — крестьянам!». Российский мужик поверил ему и поддержал революцию, положив за эту землю в гражданскую войну сотни тысяч молодых парней. Трудно перечислить все, что выпало на долю кормильцев страны в последующие годы. И продразверстка, и тотальная коллективизация, и индустриализация — в огромной мере за их счет, и послевоенные сталинские налоги на каждую яблоню и курицу. Даже паспортов у крестьян до Хрущева не было…
Ныне половина фермеров разорилась. Да и как не разориться, если даже крупные товаропроизводители сельхозпродукции не могут выжить при нынешней аграрной политике. Цены на технику, на запчасти, на нефтепродукты, электроэнергию, на удобрения, стройматериалы делают их практически недоступными для крестьянина, деньги за поставленную продукцию не выплачиваются, проценты на кредиты превращают их в экономическую бессмыслицу. В результате земля деградирует, урожаи падают, молоко спаивают свиньям, овощи и фрукты не убираются…
Нельзя без боли думать о положении дел на селе сегодня. Трудно будет ему подниматься. Да и появится ли желание у нынешних властей помогать ему в этом? Ведь нефти, газа, леса, другого сырья на экспорт на несколько лет хватит, а там… Да и 40 процентов импорта на современные технологии — это идеализм Рыжкова. Пусть эти машины работают на Западе. А бананы они нам дадут. И впрямь: полки ломятся от импортных продуктов, а свои, отечественные, гниют.
Немало тяжелых испытаний пережила деревня и в последующие десятилетия. Но вот к власти пришли новые, «ультрадемократические» деятели. И что же они сделали с сельским хозяйством? Отбросили его по объему продукции в 50—60-е годы, по организации труда и производства — в еще более допотопные времена, а о финансовом положении деревни, о социальной защищенности современного крестьянства и говорить не приходится. Нужно ли другое, более весомое свидетельство того, чьи интересы выражают и за чей счет защищают их нынешние власти России?