Прения сторон
Шрифт:
— Психологи! Методисты! Да они просто ничего не умеют!
Иринка молчала, но Ильин отлично знал, о чем она думает: «Парень хорошо пристроен, тем более — в Москве дикая жара, остальное — переходный возраст, а все газеты пишут, что в этом возрасте лучше быть в коллективе».
На середине пути их настигла гроза с ливнем, спрятаться было некуда, оба промокли, а у Иринки был такой вид, словно она вышла из моря в купальном костюме. Ильин взглянул на нее и засмеялся. И в это время почти впритык заскрипела машина.
— А
— О господи, — сказала Иринка радостно, — как вы нас перепугали!
Только сейчас Ильин понял, что это Маяк Глаголин, а рядом его жена, Тамара Львовна. Ильины познакомились с ними в прошлом году на юге. Глаголины очень известны в научном мире, кажется, разрабатывают теорию гравитации, какие-то знаменитые опыты, все их зовут «супругами Кюри». Маяку лет пятьдесят, а сколько Тамаре Львовне — никто не знает, она старше мужа, но когда играет в теннис, ей и сорока не дашь.
— Забирайтесь в машину, — приказал Маяк.
— Вы тоже в Москву?
— Как раз наоборот, из Москвы на дачу.
— Тогда нам не по пути, — сказал Ильин. — Здесь рядом остановка автобуса. И здесь стою я, как сказал Мартин Лютер.
— Ну нет, господин Лютер, вы же еще ни разу у нас не были, и теперь вы наша добыча. Тамара, в авоське мой восьмизарядный кольт, если только его не заклинило свежепросоленными огурчиками. Не обожаете?
— Еще как! — сказал Ильин.
— Я рад, что вы предпочли жизнь со всеми ее радостями.
Все это были милые, хорошо знакомые шутки. Громче всех смеялась Иринка, сарафанчик совсем прилип к телу, она чихала, смеялась и снова чихала. Наконец приехали в симпатичный поселок: дома, крытые черепицей, но попадаются и грубоватые срубы «под ферму». Неухоженные садики и великолепный теннисный корт. Дождь прошел, снова стало жечь солнце, Маяк завел машину в гараж, великолепно оборудованный, с пристройкой для жилья: комната, крашенная клеевой краской, самодельные полки, портрет Хемингуэя и за столом похожий на него молодой парень. Борода и джинсы.
— Знакомьтесь, — сказала Тамара Львовна. — Мой сын от первого брака. Маяк держит его в качестве раба-вычислителя.
Борода и джинсы оторвались от стола.
— Привет, — сказал он каким-то странным, сиплым голосом.
— От круглосуточной работы и недостатка витаминов у Жоржа, он же Георгий, он же кандидат математических наук Юрий Соколов, пропал голос, — комментировал Маяк.
— Но не аппетит, — просипел кандидат математических наук.
А в доме уже были гости. Бывший морской офицер, отставник (вскоре выяснилось, что он ведает кадрами в известной танцевальной труппе), и жгучая брюнетка в ультрамодных очках, которую все здесь называли Дунечкой, хотя полное ее имя было Ираида.
— Чем занята передовая советская интеллигенция в свободное от занятий время? — спросил Маяк, смеясь и разливая водку. — В свободное от занятий время советская интеллигенция занята
— Не все, — сказала жгучая брюнетка, — среди нас не одни только «думающие, нажраться лучше как». Жора, не скальте зубы — это из Маяковского.
— Он не гуманитарий и не обязан знать «хороших и разных», — сказал отставной моряк.
— Так я и думала, что мне не дадут высказаться, — сказала Дунечка.
— Знаем, знаем: «Не единым хлебом жив человек…»
— Это Дудинцев? — спросил Жорж.
— Если, конечно, не считать Святого писания, — ответил Маяк. — Пейте, граждане, хлебное!
— Я очень рада, что наконец познакомилась с вами, — сказала жгучая Дунечка и подсела к Ильину.
— Со мной?
— Я уже писала об одном интеллигенте, который все порвал и ушел в сферу производства, теперь он ставит один рекорд за другим.
— О господи, — сказал Маяк, — а мы-то, люди темные, ничего не слыхали. Вы что же, товарищ бывший интеллигент, решили варить сталь?
— Почему же я — «бывший»? Я действительно ушел из конторы, но работаю по специальности.
— А социология, — сказал Маяк, опрокидывая рюмку, — как была, так и осталась лженаукой.
— Нет, я не могла ошибиться, — настаивала Дунечка. — Меня это прямо касается, потому что я занимаюсь этими проблемами.
— Какими проблемами? — спросил Ильин.
— Социологическими. Наша эра вполне может быть названа эрой социологии.
— У нас эра атомная, — важно заметил балетный начальник.
— Эра собеса, — сказал Жорж, во все глаза разглядывая Иринку.
«Порядочная скотина», — подумал Ильин.
— Ильин, Евгений Николаевич, — тараторила Дунечка, — образование высшее, юридическое… Так что же конкретно произошло? Что заставило изменить образ жизни? Каковы реалии? Не поладили с начальством? Материальная заинтересованность? Отношения с коллективом? А может быть, кпд? Я вас правильно угадываю?
Всего лучше было бы ответить — «не ваше дело», но ссориться в гостях, да еще, по-видимому, с приятельницей хозяйки дома… И еще, как всегда, действовал ярлычок — эта самая социология, какой-то там у них институт или сектор, для чего-то все-таки ей это надо…
— Я адвокат, — коротко сказал Ильин. — Работаю в консультации в Старокривинском переулке.
Это была бомба. Маяк застрял на второй рюмке, и даже Жорж несколько отодвинулся от Иринкиных прелестей.
— Ясненько, — сказал Маяк, — значит, Тамара, стукнув меня подсвечником, побежит к вам, в Старокривинский, и вы будете ее защищать?
— А как же, — оживился бывший моряк. — У меня есть знакомый адвокат, он сидит дома, а к нему стекается все Закавказье.
«Странно, — думал Ильин. — Ведь это люди мыслящие, читающие книги, не пропускающие театральных премьер и спорящие на любые темы… Как странно, что они ничего не знают о жизни суда!»