Преобразователь
Шрифт:
Кловин замерла, боясь, что видение исчезнет.
Он не замечал ее. Он смотрел на свет масляной лампы, и в глазах его трепетал огонь.
Неведомое чувство обожгло ей грудь, поднялось к горлу, стеснило дыхание. Так было лишь однажды, когда она увидела первый раз. Она не знала, почему это наполняющее счастьем чувство вернулось, но ей захотелось, чтобы оно длилось вечно.
За спиной послышались шаги. Она вздрогнула и обернулась. На ступеньках стоял Рэндальф.
– Подсматриваешь? – спросил он еле слышно и усмехнулся.
Юноша поднял глаза,
Юноша развалился на скамье. Только теперь она заметила кожаные рукавицы, брошенные на лавку, серый плащ на полу и дорожную сумку. Он подмигнул и поднес ко рту кувшин с вином. Тоненькая струйка пролилась на подбородок, сбежала на рубаху и быстро расползлась в огромное багровое пятно.
Допив, он грохнул кувшином о столешницу и утер рот рукой. Улыбнувшись Рэндальфу, перевел взгляд на женщину.
– Это ты жертва? – спросил он, и она невольно подалась на звук его голоса.
– Не бойся меня. Даже если это и так, то я здесь ни при чем! – он весело улыбнулся и снова отхлебнул из кувшина.
– Это Билэт. Мой младший брат. Не придавай значения его болтовне, – она пуста и бессмысленна, как стрекотанье сороки, – Рэндальф взял женщину под локоть и подвел к столу.
Юноша окинул принцессу прозрачными, как хрусталь, глазами, и она ощутила себя выставленной на продажу уличной женщиной.
«Избыток света, который бьет из глубины души, переливается в тело, и оно от того просветляется. Грешник не может воспринять этот свет, да и не заслуживает того, ибо он исполнен греха и злобы, что названо “тьмой”. Поэтому сказано: “Тьма приняла и не объяла света”. Это происходит от того, что пути, по которым вошел бы этот свет, загромождены и закрыты ложью и тьмой. Ибо свет и тьма так же несовместимы, как Бог и тварь: куда должен войти Бог, оттуда надлежит выйти творенью».
Кловин задумалась над прочитанной страницей. Она сидела у окна в библиотеке. Вставленные в свинцовый переплет зеленые стекла слабо пропускали солнечные лучи, отчего в помещении царил вечный сумрак. На подставке перед ней лежала раскрытая книга с роскошными цветными миниатюрами. Она читала мастера Иоганна Экхарта из Хоххайма 25, Кельнского учителя чтения. Его учение папа Иоанн объявил ложным, вследствие чего оно немедленно распространилось от Тюрингии до Немецкого моря. Доминиканец, облеченный самой высокой властью, в душе Экхарт был чужд духу воспитавшего его ордена. Он был главой немецкой провинции, что простиралась от Рейнских земель до Кельна, и пока он был наблюдателем, ничья кровь не лилась напрасно. Она видела мастера Иоганна однажды и навсегда запомнила его слова о том, что «Бог стал человеком затем, чтобы Бог родился в нашей душе, а душа в Боге».
Неподалеку на складном столике лежала шахматная доска с расставленными для игры фигурами. Рэндальф отправился по делам, и она коротала дни в одиночестве. Иногда к ней присоединялся младший
Шум усилился, и вот уже двери со скрипом отворились и он возник на пороге. Кловин повернула голову.
– Все разбираешь чужие каракули? И охота тебе копаться в пыли. Пригласила бы жонглеров да весело провела время!
Он был в хорошем расположении духа и, держа в руке хлебную горбушку, забрался с ногами в кресло. Оглядев замершее на черно-белом поле воинство, он скорчил кислую мину и откусил ломоть. Ноздри Кловин шевельнулись, ловя аромат свежего хлеба.
Билэт не любил шахматы. Иногда, зевая и подперев щеку, он играл в триктрак, вяло двигая фишки по кругу, нарисованному на полированной деревянной дощечке.
Но сегодня они остались вдвоем, и он, покопавшись в кошеле, висящем у пояса, вытащил кожаный чехольчик и, распустив шелковый шнур, выудил оттуда куски пергамента, с одной стороны которых были нарисованы загадочные картинки, а с другой – просто орнамент из виноградных лоз.
– Что это? – не утерпев, спросила Кловин, одолеваемая любопытством.
Вошла служанка и поставила тлеющую жаровню с углями, зажгла свечи. Наступил вечер, и Дом погрузился в сумерки. Треща, свечи быстро оплывали в бронзовых шандалах, освещая столик для шахмат и поставец с раскрытой книгой. Остальное помещение тонуло во мраке.
– Тарот, – ответил Билэт, раскладывая на инструктированном медью столике умело выписанные рукой миниатюриста картинки с изображением людей, золотых динариев и деревянных чаш, черных посохов и острых мечей.
– Почему картинки словно отряды, каждая своего цвета и под своим гербом?
– Есть старшая и младшая колоды. Старшая – это козыри, стихии, управляющие человеком, младшая – четыре сословия людей: воины, купцы, монахи и простолюдины. На них гадают о прошлом и будущем. И еще младшей колодой можно играть на деньги.
– Но гадание – колдовское искусство, и за него можно сгореть на костре. А потом, разве можно играть на деньги магическими предметами?
– Еще как! – Билэт рассмеялся и тряхнул волосами. Жемчужина, подвешенная к его уху на тонкой цепочке, качнулась. – Вот третьего дня, например, я выиграл в баккара кучу золотых. Один болван поставил на динарии, а выпали – чаши. Люблю эту масть: кажется, в ней пульсирует жизнь и от нее кровь веселее бежит в моих жилах. Он думал, сила одолеет страсть… Глупец, никому еще не удалось победить самого себя. Я поставил на порок и выиграл!
Кловин бросила на него короткий взгляд.
– Зябко здесь, – заметил он и натянул на плечи подбитый лисой зеленый суконный кафтан без рукавов.
– Почему ты не носишь цвета Гильдии?
– А что носить одно и то же изо дня в день, как поденщик, у которого два медяка на неделю?! Серый мне к лицу, но уж больно приелся, – Билэт вытянул ноги в разноцветных штанах и с удовольствием оглядел причудливые сафьяновые башмаки с загнутыми носами. – Из самой Флоренции! Люблю все пестрое!
– Ну, что, сыграем или погадать вам, ваше высочество?