Преодоление
Шрифт:
А вот и Яуза. Крутые, подмытые дождями и паводками берега.
И там, у Яузы, где заканчивалось поле и начинался лес, Пожарский увидел ряды всадников. Их было много. И были все они настороже. Хотя не видно было с их стороны угрозы.
Да, навстречу их войску выехал Дмитрий Трубецкой в окружении казачьих атаманов.
Пропели, перекликаясь, рожки с обеих сторон.
– Доброго здравия, Дмитрий Тимофеевич! – поднял руку в знак приветствия Пожарский, подъезжая к Трубецкому.
Они съехались, поздоровались за руку.
Трубецкой
– Дмитрий Михайлович, мы предлагаем тебе стать твоим полкам в нашем лагере. Так решила войсковая старшина, – перешёл к делу Трубецкой, после того как они обменялись приветствиями.
Позади него на аргамаках сидели его боевые холопы. И там же кучкой держались атаманы на справных скакунах, в папахах, загорелые и грубые все лица.
Кое-кого из них, из атаманов, Пожарский уже видел когда-то. Так ему показалось. Два-три знакомых лица.
– Дмитрий Тимофеевич, благодарю за это предложение! Но войсковой совет решил, чтобы наши полки становились своими острожками. И я не могу нарушить этот приказ!
– В твоей воле, Дмитрий Михайлович, убедить совет в обратном! – парировал Трубецкой.
Он понял, что ополченцы из Нижнего не доверяют ему, его атаманам и казакам.
– Не время собирать совет! – ответил Пожарский.
Трубецкой не стал больше ни о чём говорить. Сказав несколько незначащих фраз, он распрощался с ним.
И Пожарский понял, что Трубецкой обиделся, и обиделся сильно.
Пожарский был тоже недоволен собой, переговорами, вот этой встречей с Трубецким. Тронув коня, он поехал шагом впереди своих людей туда же, куда ускакал со своими атаманами Трубецкой.
Сейчас все пути вели к Москве.
– Дмитрий Михайлович… – начал было Кузьма.
– Что?! – резко спросил князь Дмитрий его.
– Да так… Ты же сам всё понимаешь. Надо становиться подальше от загона, в котором завелась «ветрянка». Она скот положит весь: и тот, что здоровый тоже, – стал он рассуждать вслух сам с собой…
– Сделали! Всё! Идём дальше! – решительно подвёл князь Дмитрий итог этой встречи.
Пожарский, мельком бросив взгляд на идущих мимо всадников, заметил статного боярского сына… «Тухачевский!» – вспомнил он его фамилию.
Тот сразу бросался в глаза.
– Аа-а, смольнянин! – заулыбался он, узнав его. Ему нужна была сейчас вот такая разрядка, разговор с простыми ратниками. Так отойти сердцем от разговора с Трубецким. – Ну как служба?!
– Да ничего, князь! – смело поглядел на него Яков, заметив на его лице напряжённое выражение.
Он издали, как и многие ратники, едущие с ним вместе, видел эту встречу. Узнал он и знакомую фигуру Трубецкого. Он помнил его ещё по Москве, когда служил там при Шуйском. И он понял, по багровым пятнам на лице Пожарского, что сейчас здесь произошло какое-то столкновение… «Поцапались!» – решил он.
–
Тронув коня, он отвернул в сторону со всеми сопровождающими его людьми, давая дорогу ополченским сотням.
В этот день, подойдя к Москве, полки Пожарского встали отдельным лагерем напротив Арбатских ворот. Его обнесли рвом и земляным валом, и он принял вид неприступного укрепления.
Так Москва оказалась полностью в кольце ополченских лагерей Пожарского и Трубецкого.
На следующий день в лагерь Пожарского прискакали два конника и принесли известие, что гетман Ходкевич только что прошёл с войском Вязьму.
«До Вязьмы сорок вёрст!» – мелькнуло у князя Дмитрия, и гетмана следовало ожидать здесь, под Москвой, уже завтра.
И он тут же собрал войсковой совет. Послали предупредить об этой новости Левашова и князя Лопату-Пожарского. Послали гонца и к Трубецкому. Но Трубецкой, его атаманы уже знали эту новость. Дело с дозором у казаков было поставлено отменно.
Ходкевич подошёл со своими полками и огромным обозом и встал у Новодевичьего монастыря.
Так Пожарский, его ополченцы оказались на пути гетмана к стенам Москвы.
А на день Агафона-огуменника, 22 августа по русскому календарю, после восхода солнца в стане Ходкевича, за Москвой-рекой, заиграли рожки. Они пропели что-то на польский лад. Затем взревели трубы… И вдруг всё смолкло.
Князь Дмитрий поднялся на смотровую башню острога, чтобы видеть всё, что творится у неприятеля.
Вот из лагеря Ходкевича вышли сотни и двинулись по направлению к реке. Шли пешие, и налегке, как на параде… «Гайдуки!»…
Он понял, что гайдуки собираются переплавляться сюда, на их сторону, и спустился с башни. Тут, подле башни, собрались уже все его полковые воеводы: Гагарин, Хованский… Кузьма тоже стоял здесь же. Он натянул кольчугу, и сабля висела на боку, ему мешает, непривычно. На голове простая шапка из железа. И жёсткий волос лезет из-под неё и застилает ему глаза. Его он убирает, а он опять оттуда вылезает… Вспотел, хотя с утра прохладно было… Волнуется… Он, Кузьма, ещё не был ни в одном сражении…
А гайдуки уже на берегу реки. Откуда-то там лодки появились. И гайдуки переправляются… Вон там идут иные бродом. И эти броды им кто-то указал: всё из своих же, русских, предал…
Князь Дмитрий вывел против них две тысячи пеших ратников. И столкнулись они с гайдуками. Лязг железа, крики, брань, и заметались сабли там, и глухо копья застучали…
В лагере же Трубецкого на брустверы, валы и башни высыпали казаки. Они кричат… Вверх полетели шапки, под едкие смешки:
– Богатенькие пришли!..