Пресс-хата для Жигана
Шрифт:
— …если кто лишнего вякнет, грызло расплавленным железом залью, — пригрозил «смотрящий», покидая зону.
Его наказ выполнялся беспрекословно. Лишь иногда, при появлении Жигана, зэки украдкой указывали на него глазами, при этом многозначительно хмыкая с видом людей, которые знают самые сокровенные тайны зоны.
Жиган никогда не вспоминал ни про бунт, ни про отморозка Кокана. Все это осталось в прошлом.
А прошлым живут либо слабаки, либо глубоко несчастные люди.
Когда наступила последняя зима, которую Жигану было суждено провести за колючей проволокой,
На белобрысого пацана он сначала не обратил внимания.
Худосочный московский шкет загремел за грабеж. В районе Сокольников группа великовозрастных болванов срывала с прохожих меховые шапки. На их беду, шапки лишился и тесть начальника районного отделения милиции.
Чтобы восстановить пошатнувшийся в глазах семьи авторитет, начальник собрал всех оперативников, добавил к ним людей из патрульно-постовой службы и начал ловить налетчиков, что называется, на живца.
Переодетые сотрудники милиции дефилировали по пустынным аллеям. На каждом был меховой головной убор. Наживка сработала. Налетчиков взяли с поличным. В отделении, положив задержанных на пол, стражи порядка пустили в ход дубинки. После серии ударов по подошвам ног парни выдали зачинщика.
Снимать шапки с добропорядочных граждан предложил учащийся техникума Валерка Филимонов.
На квартире Филимоновых провели обыск. В комнате единственного отпрыска под кроватью обнаружили целую россыпь меховых уборов, в которых прожорливая моль уже начала свое пиршество.
Суд отмерил положенный срок, и несостоявшийся специалист в области химической промышленности отправился на зону искупать грехи.
Ничем примечательным Филимонов не выделялся.
В отряде к нему быстро приклеилось погоняло Филимон. Парнишку, как любого москвича, выходцы из провинции слегка недолюбливали, но зря не обижали. Человек ведь не выбирает место рождения.
Все изменилось, когда в отряде появился колченогий киргиз с неблагозвучным прозвищем Малахай.
По вестям с воли, киргиз попался на торговле наркотой. Он привозил с исторической родины забористую анашу и экстракт опиумного мака. Анашу толкали на базарах уральских городов, а из экстракта готовили самопальный героин, известный под названием «черняшка».
Малахай сразу невзлюбил тихого москвича. Изводил Филимона придирками не по делу, зарабатывая тем самым дутый авторитет. Постепенно издевательства над выбранной жертвой перешли все границы. Вокруг Малахая сбивалась стая таких же подонков, как и он сам.
Жиган оставался сторонним наблюдателем, ожидая выхода на свободу.
Однажды он застукал Филимона, рыскавшего возле пищеблока. Сглатывая слюну, парень смотрел на баки с объедками. Отходы вывозили на подсобное хозяйство для откормки свиней.
Подойдя к парню, Жиган негромко спросил:
— Ты что делаешь, придурок?
— Жрать хочется, — потупив взгляд, ответил Филимон.
— Хавла не хватает? Пайка ведь нормальная. А ты знаешь, что нельзя копаться в отбросах?
Бросая плотоядные взгляды на баки, Филимон спросил:
— Почему?
Пришлось Жигану напомнить жесткое неписаное правило зоны:
— Зашкваришься, дурачок. Переведут в
Бледное лицо парня покрылось пунцовыми пятнами. Он отвел взгляд от баков и неожиданно, всхлипнув, повторил:
— Жрать хочется.
— Рубай в блевотнике вместе со всеми, а сюда не подходи, — предупредил Жиган.
Развернувшись, он пошел к баракам. Снег поскрипывал у него под ногами. Следом за ним потянулся смахивающий на доходягу Филимон. Жиган не утешал паренька. Слова на зоне ничего не значат, если не подкреплены делом. Бесполезная жалость может даже убить.
Сколько таких случаев видела зона, когда после душещипательного разговора расчувствовавшийся зэк сводил счеты с жизнью. А Жиган хотел, чтобы этот московский шкет выжил.
Догнав Жигана, москвич пожаловался:
— У меня пайку Малахай заныкал. Сказал, что не положено такому уроду казенное хавло рубать.
Жиган притормозил. Дождавшись, пока Филимон поравняется с ним, он уточнил:
— И долго это продолжается?
— Четвертый день.
Поведение киргиза тянуло на беспредел. Лагерную пайку не смел отбирать никто. Можно лишить чести и даже жизни, но лагерная пайка все равно что воздух. Она является неотъемлемым правом любого зэка.
Одернув бушлат, Жиган поплотнее запахнул полы. Ледяной ветер, гулявший между бараками, усиливался. По запретной полосе мела поземка, а часовые на вышках поднимали воротники тулупов.
— Беспредельничает Малахай. Свои законы устанавливает, — сквозь зубы процедил Жиган.
Войдя в барак, он сразу направился к нарам, на которых развалился киргиз. Вокруг него полукольцом сидели шестерки, передавая из рук в руки алюминиевую кружку со свежеприготовленным чифирем.
Особо не церемонясь, Жиган вклинился в чужую компанию. Стая недовольно заурчала, но потеснилась. Усевшись напротив киргиза, Жиган спросил:
— Ты чего мутишь, Малахай?
Желтая физиономия киргиза сморщилась и стала похожа на печеную картошку. Обнажив ряд острых, словно у хорька, зубов, он огрызнулся:
— Не понял! Что за предъявы?
— Зачем пайку у пацана отнимаешь? Это же беспредел.
Киргиз подтянулся на перекладине верхних нар, играя вздувшимися бицепсами, сел, бросил взгляд на стоявшего рядом парнишку:
— У этого фраерка, что ли?
— Да, — подтвердил Жиган.
Киргиз фальшиво рассмеялся, и в его раскосых глазах загорелся злобный огонек.
— Накапал, паскуда, — негромко произнес он, присовокупив матерное ругательство.
Жиган едва сдерживался, не хотел идти на конфликт, но оставаться сторонним наблюдателем уже не мог.
Все притихли, наблюдая за разборкой.
— Малахай, хватит к парню прикапываться, — как мог спокойно произнес Жиган.
— А то что? — с каким-то змеиным присвистом спросил киргиз.
— Я предупредил.
Жиган встал, давая понять, что разговор закончен.
Но киргиз не мог допустить, чтобы его авторитет пострадал. Он спустился с нар, перехватил у одного из шестерок кружку с чифирем и, отхлебнув обжигающего дурманящего напитка, крикнул так, чтобы всем было слышно: