Пресс-хата для Жигана
Шрифт:
Трое мужчин поднялись на последний этаж. Проникнув на чердак, разошлись в разные стороны, чтобы затем выйти через разные подъезды. Прибывшая по вызову встревоженных пальбой жителей оперативная бригада немедленно приступила к опросу свидетелей. Но, кроме выстрелов, никто ничего не слышал.
Глава 14
Время тянулось мучительно медленно. День казался вечностью. Собственное расследование Жигана зашло в тупик. Он позвонил нескольким старым знакомым из криминального мира, но о Мармеладе никто ничего не знал. А если и знал, то предпочитал держать язык за зубами.
— Что-то муторно у меня на душе, — признавался дружок, затравленно озираясь вокруг.
— Ты себя не трави. Лучше делом занимайся. Почему Колесников молчит? — разливая водку, заметил Жиган.
Филимон лишь пожимал плечами:
— Решает. Он — шеф. Ему виднее.
— Близорукий какой-то твой шеф, — с легкой укоризной говорил Жиган.
— Какой есть, — влив в себя водку, отвечал Филимон.
Выпив, приятель, втянувший Жигана в это грязное дело, становился разговорчивее. Рассказывал о проблемах Колесникова с дочерью, о муже Клементины, явно затаившем обиду на тестя, о полукриминальной карьере самого Колесникова.
Жиган внимательно слушал. На ум ему приходило изречение какого-то ветхозаветного мудреца. Изречение гласило: «Никто не бывает к нам так жесток, как самые близкие люди». Мудрец выражался фигурально, имея в виду не конкретную жестокость, а невнимание, требовательность и неосознанную жестокость родственников. Но в случае Колесникова мудрость могла иметь прямое значение. По мере того, как Жиган узнавал все больше и больше подробностей, его интерес к родственникам Владимира Петровича возрастал день ото дня.
Опустошив бутылку, Филимон уходил, а Жиган прокручивал в памяти услышанное и возвращался к своим раскладам.
«Нельзя сидеть, сложа руки, — размышлял он. — Надо попробовать зайти с другого конца. Кто-то же скупает эти тачки. Вывозит их из Москвы. И где-то паленым тачкам перебивают номера. Значит, надо попытаться найти перекупщика и мастерскую. Но где их искать?»
Он подходил к окну. Над многомиллионным городом-монстром зажигались первые звезды. Город встречал приближающуюся ночь мириадами огней, неоновыми сполохами реклам, сиянием подсветок зданий и статуй. Город не хотел тонуть во мгле.
Всматриваясь в вечернюю синь, Жиган курил сигарету за сигаретой. А за два квартала от него в пустой однокомнатной квартире так же всматривалась в надвигающийся мрак молодая вдова…
Как это часто бывает в жизни, одна роковая случайность, цепляясь за другую, тащит третью, третья — четвертую, и вот уже случай с неотвратимостью снежной лавины поворачивает человеческую судьбу вспять.
В один из воскресных дней Вера Хохлова, гуляя с друзьями по парку, заглянула в тир. Тогда Вера впервые и взяла оружие в руки. Пневматическая винтовка не показалась ей ни тяжелой, ни чужой. Скорее наоборот. Она ощутила сладкое, щемящее чувство, будто прикоснулась к нежному и любимому существу. Прицелившись, Вера плавно нажала на спусковой крючок, и жестяная мишень в дальнем углу тира, жалобно всхлипнув, кувыркнулась и повисла вниз головой. Девушка снова прицелилась, выстрелила, перезарядила винтовку, прицелилась, выстрелила… — и так, пока не закончились свинцовые пульки. Когда Вера наконец отложила винтовку, десять жестяных фигурок — по одной на выстрел беспомощно свисали на противоположной стене
— Ну, ты и снайпер! — одобрительно загудели ребята за спиной, — прямо ворошиловский стрелок.
До сих пор парни не обращали на нее внимания, считая некрасивой. И вдруг все в их школьной компании изменилось. Мальчишки оживились и с нескрываемым любопытством рассматривали ее, словно увидели впервые. Их подружки молча переминались с ноги на ногу, ревниво переживая чужой успех.
— Пошли отсюда, — сказала тощая блондинка с вертлявым задом, схватив своего парня за руку и потащив к выходу. — Можно подумать, других занятий нет, как только стрелять по банкам!
Вера будто не слышала, не в силах оторвать взгляд от черного, гладкого ствола. Этот холодный предмет казался ей живым, родным и чутким, понимающим ее с полуслова. Сейчас ей больше всего на свете хотелось снова прижаться щекой к прикладу.
Старик за стойкой тира, до сих пор безучастно наблюдавший за происходящим, поднялся и, прихрамывая, подошел к посетителям. Его желтое в глубоких морщинах лицо напоминало восковую маску. Казалось, сама смерть смотрит на мир его глазами, усталыми глазами вохровца, которому приходится доживать свой век, влача жалкое существование в городском парке.
— Удивительно! — низким, охрипшим голосом произнес хозяин тира, наклонившись к Вере.
— Удивительно? — переспросила Вера, отводя глаза.
— Да, конечно! Неужели ты не видишь, как оно тянется к тебе? Оружие, оно, как живое.
Девушке стало почему-то страшно от таких слов. В душе шевельнулось недоброе предчувствие, будто это был решающий момент в ее жизни.
— Но я никогда прежде не стреляла, — сказала Вера.
— По большому счету, это не важно. Опыт сам по себе не может заменить настоящего чувства, а умение метко стрелять ничего не стоит, если нет страсти. Человек, придумавший аркебузу, был поэтом, переложившим стихи на язык пороха. Когда рассеялся дым от первого выстрела, мир стал совершенно иным.
— И что же изменилось?
— В мире стало меньше зла. — В бездонных глазах хозяина заплясали холодные, голубые искорки; неуловимым движением руки он вдруг положил перед Верой лист бумаги с мишенью. — Доплати еще немного, и ты сама сможешь в этом убедиться.
Десять выстрелов прозвучали один за другим.
— Неплохо, — сказал старик, отдавая Вере мишень. — Три девятки. Может, попробуешь еще?
Пока мальчишки выгребали из карманов мелочь, чтобы купить новую мишень и партию пулек, Вера стояла, не смея пошевелиться. Но стоило ей снова взять винтовку, как все в одно мгновение изменилось. От скованности не осталось и следа. Выстрел за выстрелом она вгоняла пули в мишень. Ее приятели замерли, предвкушая необычное.
Когда смотритель тира, прихрамывая, доплелся до бумажного листка на стене, он долго возился с мишенью, щурился, разглядывая ее на свет и бормоча что-то себе под нос. Наконец старик вернулся к стойке, где его с нетерпением ждали.
— Десять из десяти, — прохрипел он, протягивая листок девушке, и добавил: — Это талант.
— Талант убивать! — с ненавистью бросила тощая подружка и скривилась в злобной усмешке.
Последние слова прозвучали как приговор. Оттолкнув оружие, Вера бросилась к выходу. Почти до вечера бродила по аллеям парка, не замечая гуляющих, не слыша музыки. Только вернувшись домой, обнаружила, что все еще сжимает в руке злополучный клочок бумаги с мишенью.