Пресс-папье

Фрай Стивен

И однако же есть на свете люди и постарше, чем я, о да. Тот же президент Соединенных Штатов обскакал меня на целых два года. Пробивные, напористые молодые комедианты, комментаторы и подобные им люди привычно изображают его глупым, трясучим старичком, не способным ни к разумному высказыванию, ни к рациональному мышлению. Такие качества высмеивать легко. По крайней мере, я нахожу это легким. Вот разумных, интеллигентных, честных людей высмеивать трудно, а дряхлеющего питекантропа с мозгами кролика, каков и есть глава исполнительной власти Америки, – проще простого, тут и ребенок справится. Ведь он же и вправду монструозный, выживший из ума старик, не так ли? Но с другой стороны, дайте власть любому старику – и посмотрите, что из этого выйдет. Можете вы вообразить себе, как человек вроде меня, к примеру, организует экономику или представляет целый народ? И подумать смешно, а между тем я в двенадцать с половиной раз интеллектуальнее, человечнее и мудрее Рональда Рейгана. Что отнюдь не мешает мне, заметьте,

оставаться склонным к кретинизму старым идиотом и нулем без палочки. Но ведь это простительно и на самом-то деле является существеннейшим и sine qua non [40] для политика качеством; мой же всегдашний грех, делающий меня непригодным для высоких постов, состоит в том, что мне на все наплевать. И совершенно очевидно, что такая же летаргия, такое же высшее безразличие ко всему на свете поразило и мистера президента. Ему просто-напросто, если воспользоваться любимым выражением Рета Батлера, осточертело к дьяволу. Качество, вполне обаятельное в старике, если ему не позволяют размахивать дубиной власти; в моем случае оно ведет к милой, привольной безалаберности, которая определяет мое отношение к заполнению всякого рода бланков, уплате налогов, правилам дорожного движения и способности управлять своим мочеиспусканием. В случае Рейгана, однако ж, оно вырождается в пугающее пренебрежение к международным законам, достоинству и протоколу, что и проявилось недавно в его безобразном, безумном обращении с Ираном. Когда ты понимаешь, что человека, наделенного самой большой на сияющей Божьей земле властью, вопрос о том, сумеет ли он справить утреннюю нужду без таких же болезненных, как вчера, ощущений, почти наверняка интересует больше, чем злостная аморальность, которую проявляет его администрация в отношениях с другими странами, тебе становится страшно. Нет, право же, так не годится. Да и как это может годиться? Конечно, никак не может. Не годится, и все тут. И никогда годиться не будет. Ясно как божий день.

40

Непременное, обязательное (лат.).

Американский народ, судя по всему, очень привязан к своему милому старичку, что и заставляет меня отлетать рикошетом от надежды к отчаянию и обратно. Отчаяние порождается тем, что совершенно очевидно: времени у нашего довольно симпатичного, вообще говоря, животного вида осталось всего ничего; надежда – отчетливым пониманием того, что если я напущу на лестнице лужу или не заплачу ежегодные налоги, то всегда смогу извиниться дрожащим от наплыва эмоций голосом и мне ничего не сделают.

Ну ладно, теперь уже март, и нам некуда деться от того факта, что март – это банный месяц. Для Андиджа, моего университетского слуги, настало время наполнить ванну и смыть с меня грязь еще одного прожитого мной года. Меня часто спрашивают, почему я принимаю ванну в марте каждого года, и я отвечаю, что не принимать ее было бы и негигиенично, и антисанитарно. Но, прежде чем я с вами прощусь, я хотел бы воспользоваться возможностью ответить Ниларду Стандевену из школы архиепископа Браунинга в Уисбеке, обратившемуся ко мне с вопросом, не смогу ли я выступить перед учениками его школы на любую выбранную мной по собственному усмотрению тему. Я провел, мистер Стандевен, исчерпывающие исследования двух значительных тем и с удовольствием выступлю по любой из них. Темы эти таковы: «Неизменяемый дорический суффикс в последних фрагментах Менандра» (с показом слайдов) и «Применение нитроглицерина: курс для начинающих». Выбирайте любую и дайте мне знать о выборе до «Великопостных гонок» в Ленте. Пока же всем вам, если вы были с нами, – привет.

Некролог Трефузиса

ГОЛОС. Доктор Дональд Трефузис, профессор королевской кафедры филологии Кембриджского университета и экстраординарный член колледжа Св. Матфея, размышляет о смерти.

Когда-то в кино использовался занятный прием, его применяли для того, чтобы показать, как летит время. На экране волнующийся ветер этого самого времени стремительно срывал и уносил листки календаря. Сей кинематографический фокус поселился, подобно многим другим, в моем сознании, и каждый Новый год перед моим внутренним взором вспыхивает картинка, на которой большой белый лист с оттиснутой на нем датой: «31 декабря 19хх» отрывается, чтобы явить другой: «1 января 19хх+1». Подчас изображение оказывается настолько четким, что мне удается прочесть стоящую под датой сентенцию. К примеру, максимой последнего Нового года было: «Доброта ничего не стоит» – довольно странная мелкая ложь, уж и не знаю, кого издатели календаря пытались одурачить этой нелепостью. Ну так вот, ход времени, ежегодные январские взрывы газа и смерти близких нашим сердцам людей неизменно вгоняют меня в отвратительное настроение.

Когда член – я говорю о члене в техническом смысле этого слова, о члене нашего колледжа, – уходит в мир иной, вступает в силу давняя традиция, согласно коей единственный некролог, публикуемый университетом, или факультетским журналом, или периодическими изданиями, это тот, который составил для себя сам покойный либо покойница. И задача члена, к исполнению которой он приступает с самого мига его избрания в таковые, состоит

в том, чтобы постоянно обновлять извещение о своей кончине – на случай, если Бог призовет его к себе раньше времени. А та чушь и выплески ханжества, которыми после смерти Гарольда Макмиллана наводнили страну видные издания всяческой бессмыслицы, навели меня на мысль, что вам интересно будет услышать мой нынешний некролог, подправленный в прошлом октябре, как раз перед публикацией моего труда «Еще раз об ионийских суффиксах». Надеюсь, это подвигнет вас на исполнение аналогичной задачи, и да послужит то, что я скажу о моей смерти, образцом для вас.

Прошлой ночью филологический истеблишмент навострил уши, узнав, что жестокая смерть унесла – в раннем возрасте семидесяти четырех лет – одно из его ярчайших светил, Дональда Нэвилла Скарафуцила Пакенгем-Саквилла Трефузиса, который мирно скончался во сне / покончил с собой / свалился в реку Кем / съел зараженный палочками ботулизма эскалоп / был убит током, описавшись под электроодеялом, которое он забыл отключить / упал в наполненную кислотой ванну… ненужное вычеркнуть.

Очень трудно подвести в нескольких словах итоги наполненной достижениями жизни этого удивительного человека. Что касается числа его печатных работ, довольно сказать, что четвертое издание «Кембриджской филологической библиографии» (под ред. Трефузиса) отводит под перечень одних только крупных его сочинений целых двенадцать страниц. О личности же покойного скажем лишь, что его поносили, обливали презрением и гнушались им точно так же, как любым другим представителем чистой науки.

Родившийся в 1912 году в обстановке эдвардианской роскоши Трефузис, единственный сын леди Долорозы Саквилл-Пакенгем и Герберта Трефузиса, лепидоптериста и актера-любителя, получил образование в Уинчестерс-колледже, а затем в колледже Св. Матфея, где он изучал математику и стал в 1933 году лучшим выпускником своего курса. Его ранний интерес к филологии укрепился после того, как Трефузиса, в 1939-м занимавшегося вместе с Аланом Тьюрингом расшифровкой криптограмм, пригласили в самом начале войны на работу в «Восьмой коттедж» Блетчли-парка, Букингемшир, дабы он помог тем, кто корпел в этом заведении над взломом кодов немецкой шифровальной машинки «Энигма». Обнаруженная им эквивалентность этой машинки штырьковому коммутатору на протяжении всей войны обеспечивала полную и надежную дешифровку сообщений немецкого военно-морского флота.

Однако в 1946 году возможность получить членство в колледже Св. Матфея все еще оставалась открытой для него, и он вернулся в Кембридж с обновленным интересом к филологии и структурной лингвистике, которые и поглощали Трефузиса целиком до конца его дней. Математика обратилась для него лишь во вторичную сферу приложения сил, хотя ее методы и позволили Трефузису провести в 1952 году прославивший его гармонический анализ структуры сложноподчиненных предложений, который натолкнул его на открытие простого уравнения: «тета больше или равна гамма-вскрик разделить на ипсилон, где тета – предусловленная, предсказываемая предложением морфема плюс фи». Это открытие привело к рождению новой области лингвистики и позволило Трефузису за шесть лет выучить семнадцать языков, добавившихся к его и без того уже впечатлявшему многих запасу из тех двенадцати, на которых он бегло говорил, и тринадцати, на которых читал. Знание им семи вьетнамских диалектов оказалось бесценным подспорьем для окончательной победы Вьетконга над Америкой. Точно так же невозможно переоценить и его работу на благо международного коммунизма, выполнявшуюся им и как шпионом, и как вербовщиком агентов для Советского Союза, Китая и Болгарии, которую он обожал.

Те, кто работал с Трефузисом или просто имел с ним дело, знали его как человека вероломного, сварливого и ненадежного. Он всегда с большим удовольствием заставлял неудачников плакать, а о его нетерпимости и интеллектуальном чванстве говорили, что по охвату своему они почти неотличимы от оксфордских. Впрочем, он верил в своих студентов и в течение почти сорока лет с неослабевавшим удовольствием занимался преподавательской работой. Ненависть и презрение Трефузис приберегал лишь для своих коллег и журналистов, – далеко не один раз он прилагал все усилия к тому, чтобы убить кого-нибудь из них. В 1943 году он женился на Дагмаре, дочери сэра Арнольда Бейверстока, известного растлителя малолетних.

В 1986 году перед ним открылась на «Радио Би-би-си» новая карьера – карьера популярного беспроводного эссеиста, в которой натужное педантство и напускная ядовитость Трефузиса позволили ему завоевать доверие новой, по преимуществу неграмотной аудитории. И возможно, его безвременная кончина будет с особенной радостью воспринята именно рядовыми британцами.

Смерть Дональда Трефузиса оставила в научной жизни Британии зияющую брешь, заполнить которую не составит никакого труда.

Желающие могут подавать заявления в колледж Св. Матфея по адресу: Кембридж, проулок короля Эдуарда.

Вот и все! Просто, мужественно и воодушевительно честно. Могу ли я посоветовать вам решиться написать в этом году что-нибудь похожее и о вас самих? Это избавит ваших родных и друзей от затруднений, сопряженных с необходимостью самостоятельно придумывать на ваш счет несосветимое вранье. Если вы были с нами, не вижу, почему бы вам было не быть.

Трефузис и Розина

Дональд Трефузис и Розина, леди Сбрендинг, вспоминают о ночи любви, которой у них никогда не было.