Престиж
Шрифт:
Второй существенный момент был следствием первого; мистер Андерсон понял, что я делаю первые шаги в постижении профессии, и черкнул для меня короткое рекомендательное письмо, с которым надлежало поехать в Лондон и явиться в Сент-Джордж-Холл – к самому Невилу Маскелайну.
Тут у меня от избытка чувств и открылся фонтан красноречия, о котором до сих пор стыдно вспоминать.
Полгода спустя после той незабываемой встречи я действительно отправился в Лондон и разыскал мистера Маскелайна; тогда-то и началась моя сценическая карьера. Такова вкратце история моего знакомства с Андерсоном, а затем и с Маскелайном. Не стану подробно описывать каждый свой шаг на пути к успеху и обретению
Так или иначе, встреча с Андерсоном стала для меня переломной. Помимо Андерсона и Маскелайна, у меня не было больше знакомых иллюзионистов вплоть до того времени, пока моя Конвенция не приняла нынешнюю форму; таким образом, из всех собратьев по ремеслу только они и знают секрет моего номера. Мистер Андерсон, к сожалению, ушел в мир иной, а вот Маскелайны, включая самого Невила Маскелайна, по-прежнему выступают на эстраде. Я знаю, что могу рассчитывать на их молчание; вернее сказать, ничего другого мне не остается. Мои секреты иногда оказывались под угрозой разглашения, но я не намерен возлагать вину за это на мистера Маскелайна. Скажу больше: истинный виновник мне хорошо известен.
Теперь вернусь к главной линии моего сюжета, что, собственно, и собирался сделать, пока я меня не перебил.
Глава 5
Несколько лет назад в газетах промелькнуло высказывание кого-то из фокусников (кажется, это был Дэвид Девант): «Иллюзионисты охраняют свои секреты не потому, что эти секреты значительны и оригинальны, а потому, что они незначительны и тривиальны. Поразительные сценические эффекты зачастую достигаются в результате таких смехотворных уловок, что фокуснику просто стыдно признаться, как он это делает».
Именно так в сжатом виде звучит парадокс сценической магии.
Не только фокусники, но и зрители привыкли считать, что номер будет безнадежно «испорчен», если тайна его исполнения станет явной. Людям по душе атмосфера загадочности, которая царит на представлении; они вовсе не жаждут ее нарушить, хотя все не прочь узнать, что именно было проделано у них на глазах.
Фокусник, естественно, хочет сохранить свои тайны, чтобы и дальше безбедно существовать за счет кассовых сборов, и этого тоже никто не оспаривает. Однако артист, таким образом, становится жертвой собственной скрытности. Чем дольше номер держится в репертуаре, чем чаще исполняется, чем большее число людей с необходимостью вводит в заблуждение, тем важнее хранить его секрет.
Со временем известность растет. Ширится зрительская аудитория, конкуренты наступают на пятки, а то и перенимают весь номер целиком, и артист пускается во все тяжкие, чтобы не стоять на месте, чтобы проверенный иллюзион с годами казался все более сложным и таинственным. Но суть его не меняется. Секрет остается мелким и тривиальным, а вместе с ростом популярности растет и угроза разоблачения. Таинственность превращается в манию.
Итак, ближе к делу.
Чтобы сохранить свою тайну, я всю жизнь имитировал некий физический дефект (конечно, не в буквальном смысле – это лишь образная дань памяти Цзин Линь-Фу). Теперь я достиг того возраста и, не скрою, того уровня благосостояния, когда сцена уже перестала быть золоченой приманкой. Спрашивается, должен ли я, фигурально говоря, «прихрамывать» до конца своих дней, чтобы сохранить тайну, о которой мало кто знает и почти никто не задумывается? Не вижу в том особого смысла; по этой
Сначала будет описано то, что видно из зала.
Затем последует Развенчание Тайны.
С этой целью и начато мое повествование. А теперь, как договорились, я откладываю перо в сторону.
Вот уже три недели, как я не возвращался к своим записям. Не стану вдаваться в объяснения и не стану выслушивать объяснений. Тайна «Новой транспортации человека» принадлежит не мне одному, и тчк. Что за безумие меня преследует?
Тайна, много лет служившая мне верой и правдой, выдержала нешуточные покушения и т.п. Я охранял ее всю жизнь. Разве не этому служит моя Конвенция?
Почему же сейчас я пишу, что все подобные секреты тривиальны? Тривиальны! Выходит, я посвятил свою жизнь тривиальностям?
Две трети моего трехнедельного молчания прошли в мучительных раздумьях на эту тему.
Эти записки (дневник, рассказ или как их называть?) сами по себе стали, как я уже говорил, результатом моей Конвенции. Хорошо ли я обдумал последствия?
Конвенция требует, чтобы я принимал на себя ответственность за любое свое высказывание, пусть даже опрометчивое или вырвавшееся по неосторожности. Так я и поступаю – словно произнес эти слова сам. Точно так же я поступаю и в тех случаях, когда роли меняются; по крайней мере, хочется думать, что я веду себя именно так. Конвенция требует единства целей, действий, высказываний.
Поэтому я не стану добиваться, чтобы я вернулся к началу и вычеркнул строки, кот-е сулят раскрытие тайны. (По этой же причине я не смогу впоследствии вычеркнуть то, что я пишу сейчас.)
Но раскрыть мою тайну не представляется возможным; этот вопр. вообще не подлежит обсуждению. Придется еще какое-то время имитировать «хромоту».
Не хочется даже думать, что Руперт Энджер и ныне ходит по земле! Иногда мне и вправду удается о нем забыть, погрузить этого злокозненного негодяя в пучину забвения, но он до сих пор коптит небо. Пока он жив, я не могу быть спокоен за свою тайну.
Говорят, он до сих пор выступает со своей версией «Новой транспортации человека», да еще позволяет себе бросать в зал возмутительные реплики, как-то: «Этот номер многие хотят повторить, но никто не способен покорить». У меня сердце кровью обливается от таких инсинуаций; не меньше досаждают мне и др. сообщения, кот-е поступают от сведущих лиц. Энджер нашел новый способ транспортации, и ходят слухи, будто номер смотрится неплохо. Правда, у Энджера есть большой недостаток: медлительность. Как он ни пыжится, ему не удается превзойти меня в скорости! Представляю, как он лезет вон из кожи, пытаясь выведать мою тайну!
Конвенция должна остаться в силе. Никаких признаний!
Раз уж здесь всплыло имя Энджера, придется рассказать, как он вверг меня в серьезные неприятности и как началась наша вражда. Не собираюсь скрывать – это и без того вскоре станет ясно, – что первый камень бросил именно я.
Впрочем, меня сбила с толку приверженность высоким, как мне казалось, принципам, а когда мне открылось содеянное, я попытался искупить свою вину. Вот как это было.
Вокруг профессии иллюзиониста подвизаются отдельные личности, которые рассматривают престидижитацию как крючок, на который ловится и ротозей, и богатей. Они используют ту же бутафорию и технику, что и настоящие иллюзионисты, но делают вид, что воистину творят «чудо».