Преступление без наказания: Документальные повести
Шрифт:
Триумф гуманизма. Долой германских, долой испанских, долой итальянских фашистов! И ни слова — о советских!
Избирается почетный Президиум Ассоциации писателей для защиты культуры — цвет мировой литературы: Ромен Роллан и Андре Мальро, Жан-Ришар Блок и Луи Арагон, Бернард Шоу и Мартин Андерсен-Нексе, Томас Манн и Генрих Манн, Лион Фейхтвангер и Эрнест Хемингуэй, Алексей Толстой и Михаил Шолохов, Сельма Лагерлеф, Антонио Мачадо, Хосе Бергамин, и это еще не все. В Бюро и Генеральный секретариат Ассоциации входят фигуры поскромнее, в том числе из Советского Союза — Кольцов, Эренбург, Ставский, Вишневский, Лахути, Фадеев, Микитенко — свои люди, надежные товарищи, будет кому порулить мировой литературой!
Правда,
Заключительное заседание проходит в переполненном театре «Порт сен Мартен». И что же мы слышим?
«…Сталин! Наш Сталин! В его жизни есть случай, который должен стать достоянием всей мировой литературы, — на трибуне посланец великого Советского Союза, пламенный комиссар-драматург Всеволод Вишневский. — Сталин водил под огнем первые рабочие демонстрации более тридцати лет тому назад… Сталин! В тюрьме он был центром духовного сопротивления, примером предельной выдержки и волевой устремленности. Был день, когда администрация вызвала войска, чтобы устроить избиение непокорных политических заключенных. Их прогнали сквозь строй. Удары сыпались на плечи, грудь и голову. Или по глазам. Сталин взял книгу, зажал ее под руку, взглянул на отупелых, потных, тяжело дышащих палачей и пошел сквозь строй под сотни ударов. Сталин шел молча, ровным шагом. Так он прошел этот путь, не согнувшись, не крикнув…
Братский привет вам из Москвы! Мы сделаем наш XX век веком великой освободительной мировой революции!»
Буря аплодисментов. Где мы — в театре «Порт сен Мартен» или в Большом театре? Давайте представим себе это ослепление, этот всеобщий политический идиотизм — от Москвы до Парижа! А потом вспомним, что уже через два года в Европе будет идти мировая война, самая кошмарная в истории человечества, и тоже располыхается — от Парижа до Москвы.
А в театре «Порт сен Мартен», как и в Большом, после торжественной части — большой концерт, в котором приняли участие лучшие артистические силы, на этот раз — Парижа.
И это еще не все. Энтузиазм не угасал. Прежде чем разъехаться по своим странам и написать очередные тома своих сочинений, сообщают «Известия», «члены Конгресса дали коллективную клятву бороться против угнетения и тирании не только в своих произведениях, но и каждый день своей жизни. Клятва была принята перед гигантским портретом молодого испанского поэта Гарсиа Лорка, расстрелянного бандами Франко в Гранаде, в доме композитора Мануэля де Фалья, который в тот же день сошел с ума».
Оставим на совести газеты неправду о месте гибели поэта и безумии де Фальи — узнав об аресте Лорки, он тут же бросился к военному коменданту Гранады с поручительством за поэта. А за неделю до этого осмелился отказаться от сочинения фалангистского гимна. И не считал себя героем, это для него было естественно. А потом в знак протеста против политики диктатора эмигрировал и умер в Аргентине в 1946-м.
Называвший себя «неизбежным арестантом» Федерико Гарсия Лорка в последней своей, оборванной драме от имени Поэта, двойника автора, скажет: «Я — смертник». И успеет спросить своего убийцу, человекообразное существо «без лица»: «Кто ты?» И услышит ответ: «Власть».
Правда о гибели Лорки была похоронена вместе с ним. Только в 1969 году в Испании напечатали черным по белому: Лорка убит. А до этого писали совсем как у нас: «Творческий путь поэта оборвался в 1936 году…» Гранадский архив был уничтожен, и не в гражданскую войну, а спустя десятилетия, когда замаячил шанс приоткрыть его. Оставили лишь бумажку: «Умер от огнестрельных ран», — мол, потомкам достаточно.
Как и у
Так кто же, кто, кто сочинил эту газету?
Сдан заживо в архив
Так писал Сергей Клычков в одном из лучших своих стихотворений.
За ним пришли ровно в полночь, 31 июля 37-го. Случилось это на даче. Его жена Варвара Горбачева вспоминает: «Он зажег свечу, прочитал ордер на арест и обыск и так и остался сидеть в белом ночном белье, босой, опустив голову в раздумье. Смуглый, очень худой, высокий, с темными волосами, остриженными в кружок. В неровном, слабом свете оплывающей свечи было в нем самом что-то такое пронзительно-горькое, неизбывно-русское, непоправимое».
Обыск шел всю ночь — при свечах и фонариках. «Гостей» было трое. Дети спали…
И то же путешествие по тюрьмам, троица, как все у нас: Лубянка — Бутырка — Лефортово. Почему-то непременно все должно случаться три раза, как в страшных русских сказках: уж если война, то непременно три — две мировых и между ними гражданская, три революции подряд, будто одной мало, и та тройная матрешка, которой должен был соответствовать советский человек: пионер — комсомолец — коммунист, и расстрельная тройка, и Русь-тройка, что мчится незнамо куда, и когда выпить хочется, тоже соображают на троих. Есть в этом какой-то тайный код судьбы, метафора истории — считаю, мол, до трех раз, даю шанс, а там уж не обессудь.
Вот и Сергей Клычков виноват, судя по обвинению, трижды: сначала являлся активным участником «Трудовой крестьянской партии» [69] , затем имел связь с выдающимся врагом народа Львом Каменевым и, наконец, вошел в состав террористической группы, возглавляемой поэтом Кирилловым.
Почему Клычкова не арестовали раньше — загадка. Агентурное дело на него, заведенное с 29-го года, давно распухло, и справка на арест составлена в основном на богатейшем материале доносов.
69
Разгромленная в 1931 г. мифическая организация, которая якобы занималась вредительством в народном хозяйстве и боролась за реставрацию капитализма. Будто бы входившие в нее экономисты и литераторы H. H. Суханов, Н. Д. Кондратьев и A. B. Чаянов были потом расстреляны.
Ордер на арест С. А. Клычкова от 31 июля 1937 г.
Ныне можно говорить о чрезвычайной ценности творчества стукачей — как исторического источника: в нем запечатлелась не лживая пропаганда и не искажающий взгляд многознаек из будущего, а то, что на самом деле думали люди в свое время и в предложенных обстоятельствах. Если собрать все эти агентурные донесения, получится многогранная картина жизни. И станет ясно, что многие люди не только понимали, что происходит в стране, но и высказывали это вслух, то есть что было Сопротивление через Мысль и Слово, которые при тирании стали последним убежищем, бастионом и орудием свободы и личности.