Преступление и наказание
Шрифт:
— Вы только посмотрите на него, — говорил я врачу, соцработнику, психологу или воспитателю, когда мы оказывались на приёме:
— Он же идиот. У него даже пенсия была по дурости, но он её лишился, потому что попал в тюрьму и не прошёл из-за этого медицинское освидетельствование. Кто же ещё, кроме идиота может учиться четыре года на языковых курсах в одном и том же классе для начинающих.
Коля сидел при этом разговоре и с умным видом взирал на очередного убалтываемого специалиста.
— Его обязательно нужно перевести в другую тюрьму.
— Ну что вы всё за него говорите, — слабо отбивался представитель пенитенциарного центра, — Пусть он сам что-нибудь скажет.
— Пусть, — соглашался я, — Только вы его сами спросите, но набором самых простых слов, чтобы он вас понял и мне не пришлсь переводить, оставляя вас в сомнении в правильности моего перевода.
— Как ты себя здесь чувствуешь? — ласково вопрошает владелец кабинета, обращаясь к Коле.
— Де пута мадре — отвечает Коля и, подумав, добавляет, — До самой смерти.
Работник растерянно смотрит на меня. Я закатываю глаза к потолку и говорю:
— Мы можем поговорить наедине?
— Да, конечно! — спохватывается собеседник и вежливо выпроваживает Колю из кабинета.
— Его заклинило, — объясняю я, оставшись лицом к лицу, — На одном из уроков в тюремной школе преподаватель подняла тему смертей и ритуалов захоронения в разных странах. Нашла о чём говорить с зэками! Ученики там понарассказывали, а у него в голове осталась только одна фраза. Вы обратили внимание, что он сказал её грамматически правильно?
— Боже мой! — впечатляется специалист и делает себе пометку, что Коля нуждается в переводе в другую тюрьму, ближе к посольству его страны, которое облегчит Колину жизнь.
Вскоре мы удостоились внимания психолога. Молодая особа с умными глазами выслушала мои объяснения и не прониклась. Я тоже не сдавался и предложил ей самой спросить Колю.
— Ты понимаешь по-испански?
— Понимать хорошо, говорить плохо, — улыбнулся ей Коля.
— А писать?
— Писать отлично!
Психолог вытаращила удивлённо глаза, покопалась в памяти и вспомнила одно русское слово.
— Отлично «нет»?
— Отлично «си», — продолжал упорствовать Коля.
Она берёт в руки, написанную мной бумагу, где, от имени Коли, и смешивая и коверкая слова заявляет:
— Ты писать это «нет»!
— Си, си…
Картина маслом: психолог смотрит на меня, а я на потолок, Коля на нас обоих. Мы, как и раньше, выставляем его за дверь и я доверительно сообщаю нужному специалисту пару-другую дополнительных фактов о Колиной дурости, неправильному к нему отношению и усугубляю цитатой из одного из моих ранее написанных рассказов. Процесс продвинулся дальше.
В нашем блоке Коле не повезло, он попал в камеру, где плохо работал душ. Колин сокамерник боялся вызвать недовольство администрации и вполне обходился жалкими струйками воды, капавшими из разбрызгивателя.
Коля
«В течение двух месяцев, как я нахожусь в этом блоке, я прошу отремонтировать душ в камере. В результате — ноль или становилось хуже. Для того, чтобы отремонтировать душ, техник должен выполнить следующие действия:.
1) Войти в отсек трубопроводов.
2) Отключить воду в камере.
3) Демонтировать механизм кнопки душа.
4) Прочистить его, отремонтировать или заменить.
5) Поставить механизм на место.
6) Включить воду в камере.
7) Убедиться, что душ работает корректно».
Места на бланке не хватило, чтобы добавить издевательский восьмой пункт «выйти из отсека», но зато я написал следующую фразу: «Надеюсь, что мне не придётся писать письмо в посольство моей страны, чтобы прислали водопроводчика, который устранит проблему».
На одном бланке я написал «директору, копия в техническую службу», на втором — наоборот «в техническую службу, копия директору».
Администрация вздрогнула. Ей ещё икалось предыдущее письмо Коли своему послу, которое я ему надиктовал.
Душ отремонтировали за полтора часа!
На следующий день нас вызвал воспитатель, самое главное звено всех возможных перемещений и изменений в жизни зэка. На его фэйсе отчётливо просматривалось стремление отправить Колю куда подальше, чтобы он не умнел рядом со мной и не мешал спокойной жизни отдельной испанской тюрьмы.
Коля заранее включил «дурака» и уже через двадцать минут нашего собеседования эдукадор произнёс заветную фразу:
— Как только придёт положительный ответ из столицы, мы отправим его в другую тюрьму. Думаю, что в течение двух месяцев это произойдёт.
— Ха-ха! — смеётся Коля, когда мы покидаем воспитателя, — Ну и кто из нас дурак? Я или они? Теперь я хочу написать жалобу…
Я молча смотрю на него и Коля не договаривает фразу. Потом спохватывается и бьёт себя ладонью в лоб.
— Ну да! Дурак я, дурак!
— Ты из роли-то выйди! А то привыкнешь.
Увезли Колю подленько, по-испански, не дав никакой бумаги, не предупредив. Сунули в приоткрытую дверь камеры мешок для шмуток: «Ты сегодня уезжаешь». И он уехал.
Ровно за пять месяцев кропотливой работы с работниками тюрьмы мне удалось добиться того, что другие зэки выпрашивают годами.
На новом месте в «Мадрид-6-Аранхуэс» Колю приняли на хорошем уровне. Уже через три дня он получил оплачиваемую работу. Через год начал выходить в трёхдневные отпуска. Но сорвался и дал по фейсу испанскому педофилу. Этого нельзя делать в испанской тюрьме! Карцер, перевод в плохой модуль, отобрали работу и отложили на неопределённое время неиспользованные отпуска.