Преступление и наказание
Шрифт:
— Я! Я! Я! У тебя нет других слов…, - злится испанец и исчезает.
На обеде я собираю у соседей половинки печёной картошки, которую они не едят. Я же запросто отдаю за картошку мясо, к которому равнодушен.
— Что, витаминов захотелось? — поддевает Иньяки, увидев этот обмен. Мне становится интересно, и я невинно интересуюсь у него.
— А какие витамины есть в картошке?
— Такое знать надо, — снисходительно объясняет испанец, — В картошке много витамина «Д».
— Надо же! — сокрушаюсь, — А я всё время считал, что основная часть витамина «Д» синтезируется
— Видишь, оказывается твоя гениальность — ущербна.
Избегаю продолжения разговора и, когда в моих руках оказывается нужная книга, демонстрирую ему ядовитую улыбку. Раскрываю на месте, где про этот витамин.
— Смотри! Витамин «Д» — жирорастворимый, поэтому он есть в масле и яйцах. Знаешь, чем отличается картошка от яйца? Почитай пока это, а я тебе поищу список витаминов, которые есть в картошке.
— Он тоже так говорит… — пытается найти поддержку Иньяки, показывая на своего земляка.
Но его товарищ увиливает от ответственности.
— Так я это от тебя же и слышал!
Уже не могу сдержаться и смеюсь, испортив окончательно настроение Иньяки. Несколько дней он старательно обходит меня стороной и, когда пытаюсь притормозить его для разговора, он трещит уже изобретённое раньше.
— Ну да! Это же ты! Самый умный! Самый гениальный! Разбираешься во всём…, - и удаляется.
Иногда Иньяки справляется с гордыней и спрашивает меня по российской теме. Он там очередную курсовую работу пишет в своём бесконечном образовании. Тут у нас подколы и приколы заканчиваются. До тех пор, пока мои объяснения не противоречат испанской прессе, телевидению и ещё чему-то, что он уже где-то узнал.
Одним днём его не устраивают мои рассказы по истории германо-советской войны сороковых годов прошлого столетия. Мне уже надоело по нескольку раз возвращаться к одному и тому же. Поэтому рекомендую ему поискать книгу «Ледокол» В. Суворова на испанском, прочитать её и, если не вывихнет мозги после этого, ещё меня поспрашивать. Он показывает заинтересованность.
— Кто этот писатель? Где живёт? Что ещё написал?
Объясняю, прочитывая редакторский текст на обложке русского экземпляра, который есть у меня. Иньяки веселится.
— Ха-ха! Теперь он пишет то, что диктуют англичане. Не нужна мне такая книга.
Настаёт моя очередь повеселиться.
— «Я книгу не читал, но позволяю себе высказываться о ней». Так говорили советские академики от войны. Всё! Теперь ты у меня будешь «академик»!
Не прошло и нескольких дней после нашего разговора, как во всей тюрьме исчезла вода. То ли прорвало, то ли что-то сломалось и на неделю мы лишились мокрого вещества. Два раза в день дают воду на десять минут и кто не успел, тот опоздал. Меня не нужно учить экономии и держу в камере полное ведро воды и десяток наполненных бутылок. Хватает на всё. Когда включают воду и все бросаются в душ, пополняю запасы и стираю. Моюсь позже холодной водой из бутылки. Нет, пожалуй, смысла рассказывать как выглядят туалеты без воды. Надоедает. Иньяки, увидев мой разговор с охранником, интересуется темой.
— Предложил ему сообщить руководству, что могу помочь отремонтировать
— О как! — снова язвит, — Ты ещё и в водопроводах разбираешься!
— Разумеется. Я же — талант, а не паразит-академик, как ты.
Такое rifirrafe (перепалка, спор и т. д.), у нас ещё будет много раз. Паразитом я его не в обиду назвал. Он сам это знает. И сам говорит, что никогда не работал и не собирается. Глупо, мол, работать на государство, которое продержало его двадцать лет за решёткой. А жить будет рыбалкой и огородом. Я его понимаю. Потому что уже делал такое, когда моя собственная страна сошла с ума и, чтобы не последовать за ней, я пару лет прожил как пенсионер. Правда без пенсии. Те годы сделали меня умнее.
ОПЕРАЦИЯ «ПШИК»
Пинг был простым китайским мальчиком. Из простой китайской семьи. Его папа был простым учителем. Но, правда, в непростой элитной китайской школе. Из этой школы вышли многие министры, послы и другие представители китайского бомонда. Пинг тоже учился в школе, где работал его папа. Ошибается тот, кто думает, что легко быть учеником папы-учителя.
Это было время палочной системы. А палки в Китае бамбуковые. Китайские мальчишки ничем не отличались от таких же, в других школах мира. И, иногда, весь класс дружно не выучивал уроков.
— Что это за буква? — вопрошал учитель каждого ученика и, не услышав ответа, требовал показать ладонь. Свистел в воздухе прут и лодырь, зашипев от боли, зажимал ладонь между ног.
— Что это за буква? — спрашивал папа своего сына Пинга.
Пинг знал эту букву, но был солидарен со своими товарищами и, поэтому, молча поднимался и протягивал ладонь за педагогическим ударом.
Пинг закончил школу с отличием. Университет тоже. Пришло время любви. Законы страны запрещали иметь больше одного ребёнка и Пинг с молодой женой уехали в Европу, где можно не обращать внимания на такие ограничения.
Если кто-то думает, что отличнику из Китая очень легко устроиться в Испании, где слово «китаец» часто сопровождает слово «дерьмовый», сильно заблуждается. Пинг не был белоручкой. Три года он мыл посуду в ресторане, учил испанский язык и осваивался на новом месте. Он знал, чего хотел.
Родился первый сын. Потом в его семье будет три ребёнка. Появится первый магазинчик. Завяжутся новые контакты. Возобновятся старые школьные. Его друзья по учёбе начнут выдвигаться на разные должности. Связи помогали. Пинг рос, богател, строил будущее себе, жене, детям. Не забывал и родителей. Помогал и своей деревне, где его, за эту помощь, выбрали сенатором от провинции.
Успешные иностранцы — бельмо в глазу испанцев. Пинга стали разрабатывать местные органы. Но он об этом ещё не знал. Всё у него получалось, всё шло хорошо. Деньги шли к деньгам. Пинг вкладывал их в развитие. Количество завидующих увеличивалось. Пинг стал миллионером. В конце первого десятилетия нынешнего века испанская королева София Греческая вручает ему премию, как лучшему предпринимателю года. Ещё через год полиция арестовывает Пинга, подозревая в принадлежности к группировке, отмывающей деньги.