Преступление в Голландии
Шрифт:
— А велосипеды?
— Мы поставили их здесь. Мне показалось, что Конраду хочется плакать. Я уже видела его в таком состоянии, когда он выпивал стаканчик. Он сказал, что ему как мужчине бояться нечего, но девушка вроде меня не должна рисковать жизнью ради приключения. Потом он клялся в любви, говорил, что не имеет права ломать мою жизнь, что Баренс — отличный парень и я буду счастлива с ним.
— И дальше?
Она громко вздохнула, вспылила:
— Я крикнула, что он подлец, хотела сесть на велосипед.
— А он?
— Держал
— Что же он объяснил?
— Ничего! Я пригрозила, что закричу, если он меня не отпустит. Он отпустил, и я поехала. Он следом за мной, что-то говорил на ходу, но я слышала только: «Бетье! Бетье!
Подожди!»
— Это все?
— Увидев, что я подъехала к ферме, он повернул назад. Я оглянулась — печальный, он склонился над велосипедом.
— И вы помчались за ним?
— Нет! Я его ненавидела, потому что он хотел выдать меня замуж за Баренса. Хотел умыть руки. Открывая дверь, я обнаружила, что потеряла шарфик. Его могли найти. Я поехала искать его, по пути никого не встретила. Когда наконец я добралась до дома, отца еще не было. Он вернулся позже и даже не поздоровался со мной. Бледный, взгляд сердитый. Я подумала, уж не следил ли он за нами и, может, подслушивал за бревнами. Должно быть, утром он перерыл мою комнату. Нашел письма Конрада — больше я их не видела. Потом закрыл меня на ключ.
— Едем!
— Куда?
Он не ответил, направляясь к дому Попингов. В комнате г-жи Попинга горел свет, но ее не было видно.
— Вы думаете, она?
Комиссар размышлял:
«Он возвратился взволнованный. Слез с велосипеда, конечно же, здесь, в этом месте. Обошел дом, держа машину за руль. Он чувствовал угрозу своему спокойствию, но бежать с любовницей не мог».
И вдруг повелительно бросил:
— Останьтесь там, Бетье!
Комиссар вел велосипед по аллее вокруг дома. Вошел во двор, повернул к сараю, где длинным лучом блестела отлакированная лодка.
Окно Жана Дюкло было освещено, а сам профессор сидел за маленьким столиком. В двух метрах чернело приоткрытое окно ванной.
«Попинга не торопился возвращаться, — продолжал внутренний монолог Мегрэ, — наклонился, проходя под навес…»
Он замер, словно чего-то ожидая. И действительно, произошло нечто несуразное: сверху, из окна ванной, раздался слабый металлический звук, щелчок незаряженного револьвера.
И сразу же шум завязавшейся борьбы, грохот упавших тел.
Мегрэ вбежал через кухню в дом, стремительно поднялся на второй этаж, толкнул дверь ванной и зажег свет.
На полу распластались двое: инспектор Пейпекамп и Баренс, который затих после того, как его правая рука разжалась и выпустила револьвер.
Глава 11
Освещенное окно
— Болван!
Первое, что сказал Мегрэ, буквально подняв Баренса
— Все вниз!
В руке комиссар держал револьвер, обращаясь с ним без каких-либо мер предосторожности, — он сам подменил боевые патроны холостыми.
Пейпекамп чистил запачканную куртку. Жан Дюкло, указывая на Баренса, спрашивал:
— Это он?
У воспитанника мореходного училища был жалкий вид, и походил он не на преступника, а скорее на школьника, застигнутого на месте преступления. Он не осмеливался поднять глаза, не знал, куда деть руки.
Мегрэ зажег лампы в гостиной. Последней вошла Ани.
Г-жа Попинга отказалась сесть, но чувствовалось, что у нее дрожат колени.
И здесь впервые присутствующие увидели комиссара в замешательстве. Он набил трубку, разжег ее, погасил, сел в кресло, но тотчас встал.
— Я впутался в дело, которое меня совершенно не касается, — быстро начал Мегрэ. — Подозревали француза, и меня послали провести расследование…
Он раскурил трубку, выигрывая время, повернулся к Пейпекампу:
— Там, на улице, Бетье с отцом и Остинг. Скажите им, что они могут вернуться домой или войти сюда. Как хотят… Вы желаете, чтобы узнали правду?
Инспектор направился к двери. Скоро вошла Бетье, тихая, робкая, затем Остинг с упрямым лицом и, наконец, вместе с Пейпекампом бледный и суровый Ливенс.
Мегрэ вышел в столовую, и было слышно, как он роется в шкафу. Он возвратился с бутылкой коньяка и рюмкой, с хмурым видом, никому не предлагая, выпил. Все стояли вокруг него, и он казался смущенным.
— Вы хотите знать, Пейпекамп?
И резко:
— Тем хуже! Да, тем хуже, если ваш метод хорош! Мы из разных стран и принадлежим к разным народам. И климат у нас разный. Выдвинув версию семейной драмы, вы ухватились за первые же показания, позволяющие классифицировать дело. Матрос с иностранного судна! Возможно, это выход для общественного мнения — ни скандалов, ни дурных примеров народу. Только я все время вижу Попингу возле приемника, здесь, танцующего на глазах убийцы.
Он говорил, ни на кого не глядя.
— Револьвер нашли в ванной. Следовательно, стреляли из дома. Глупо предполагать, что убийца, совершив преступление, сохранил такое хладнокровие, чтобы забросить оружие в приоткрытое окно. И уж тем более подложить фуражку в ванную, окурок в столовую.
Комиссар заходил по гостиной, все так же избегая смотреть на окружающих. Остинг и Ливенс, которые не понимали ни слова, не спускали с него глаз, пытаясь уловить смысл сказанного.
— Фуражка, окурок, оружие, взятое из ночного столика Попинги, — это чересчур. Понимаете? Слишком много доказательств. Кто-то очень хотел спутать карты. Остинг или любой другой с улицы, вероятно, оставили бы половину этих следов, но не все!