Преступление
Шрифт:
Для съемок этого шедевра с тем же успехом подошла бы простая любительская видеокамера. Априори такого рода простота мне даже нравится. Но почему было не воспользоваться этой самой видеокамерой? Обошлось бы дешевле, а смотрелось бы лучше. И потом, зачем были нужны все эти нарисованные тени, мудреные декорации, восемьдесят дублей для каждого плана, сумасшедший бюджет – ради такого жалкого конечного результата?
С любой точки зрения фильм был провальный. У меня, однако, он не вызвал неприятия – по чисто личным причинам. Я увидел сцену с быком – ту самую, что снималась в день
Были и еще отдельные моменты, когда вопреки стараниям мэтра ее красота сияла с экрана. Свет в фильме был поставлен так безобразно, что даже сцена корриды, казалось, разыгрывалась не на арене в Севилье, а в операционном блоке. Это неоновое освещение никого не красит. Но лицо исполнительницы главной роли светилось изнутри собственным светом, перед которым померкли софиты: она блистала на фоне всех безобразий, словно окруженная нимбом, подобно мадонне Мемлинга [14] .
Эти кадры, запечатлевшие чистую благодать, были просто поразительны. Вместе взятые, они составляли всего несколько секунд, но в моих глазах служили оправданием всей остальной мути. Сто шестьдесят пять пустых и неприглядных минут за десять секунд красоты – те же пропорции, что в человеческой жизни: семьдесят лет жалкого существования за неделю блаженства.
14
Мемлинг Ханс (ок. 1433–1494) – фламандский художник.
Вряд ли в намерения автора входило показать этот контраст. Я, однако, оставил за собой право не следовать его указке и из его произведения сотворить свое собственное, вследствие чего воспринял фильм, гордо именуемый «Удел человеческий есть мимолетный тропизм», с определенным энтузиазмом.
Когда фильм кончился, я бурно зааплодировал. Единственный из всех.
– Я балдею от того, как ты все интерпретируешь, – сказал мне Ксавье, разбуженный моей овацией.
В зале повисла предгрозовая тишина. Этель растерянно взглянула на меня. На красавчика она смотреть не осмеливалась.
Люди вокруг нас устало поднимались. Фильм оставил на них свой отпечаток: все выглядели пустыми и безобразными. Я попытался разобраться в их реакциях и понял, что под маской знатоков скрывался тайный страх: они не знали, как им надлежит отнестись к увиденному, хвалить или ругать, потому что режиссер высоко котировался среди киноманов.
Они до смерти боялись промахнуться и ляпнуть не то, что следовало. Главное, чтобы с языка не сорвались роковые слова, – тогда через несколько недель, когда выскажется критика, они не окажутся в неловком положении.
В сомнительных случаях всегда опаснее одобрить артиста, чем проявить сдержанность. И дело тут не только в мужестве: надо быть личностью, чтобы найти в себе силы уважать творца, а еще более – чтобы решить-«без посторонней помощи», достоин ли он уважения. А ведь большинство людей –
В тот вечер чуда не произошло: неподготовленная публика расписалась в своей несостоятельности. Кроме меня, выразившего восторг, и Ксавье, громко и от души возмущавшегося, никто из присутствующих не высказал ничего мало-мальски похожего на суждение. Я с удовлетворением отметил, что зрители оказались так же бездарны, как и режиссер.
Публика поспешила разойтись, стараясь не показать панику, вызванную отсутствием мнения. В зале остались только съемочная группа в полном составе, любовник моей любимой и я. Я пожал режиссеру руку и ухитрился похвалить его работу, не прибегая ко лжи:
– Поздравляю– Вышло гораздо лучше, чем я ожидал. В твоем творчестве есть взгляд на мир: ты по-своему видишь соотношение прекрасного и безобразного, тягот и благодати. Твоя пропорция пессимистична, но я с нею согласен. В твоем фильме искры чувства и красоты вспыхивают и тотчас же гаснут, совсем как в жизни. Тем самым оправдано название: о да, как мимолетны наши тропизмы!
– Угу, – промычал Пьер с безразличным видом.
– Браво, – улыбнулась Этель и поцеловала его.
– Реакция публики подтвердила, что все получилось, – обронил Пьер. – Вы видели? Зрители были в нокауте, просто отпали. Этого я и добивался.
– Ладно, – зевнул красавчик. – Есть-то будем?
И мы набросились на птифуры. Ничто так не возбуждает аппетит, как дрянной фильм.
– Ты непревзойденный лгун, – шепнула мне Этель.
– Ну ты и лицемер, старик! – хохотнул ее любовник.
– Я не лгал, – ответил я.
– Во время фильма ты сказал мне на ухо, что это скука смертная, – удивилась она.
– Муть собачья! – подхватил невоспитанный красавчик.
– Одно другому не противоречит, – заверил я. – Творческая интерпретация мира часто бывает скучна, как и сам мир.
– В гробу я все это видал! – отмахнулся художник. – В кино, как и в театре, нет ничего хуже скуки.
– Действительно. Но скучно было не все время, – возразил я, думая о кадрах, где появлялась красавица.
– Скажешь тоже! Муть собачья, и больше ничего! – отрезал галантный кавалер, которому даже в голову не приходило, что он может этим обидеть свою подругу.
– Вам-то откуда знать? – осадил я его. – Вы же все время спали.
– Я видел достаточно, чтобы понять, что это лажа от начала до конца.
– Вы захрапели к концу начальных титров. Так что не вам судить. Вы проспали сцены, в которых Этель была так прекрасна, что дух захватывало.
– В кино ходят не для того, чтобы глазеть на красоток.
– Речь идет не о красотках, речь о вашей любимой женщине.
– Очень надо подыхать со скуки в темном зале, я могу и так ее увидеть.
– Вас пригласили посмотреть на ее актерскую работу. У вас на вернисаже вы находили естественным, что мы проявляли интерес к вашему творчеству. Лично я нашел бы столь же естественным ваш интерес к ее игре.
– Она сама мне говорила, что фильм будет дерьмовый.