Преступления любви, или Безумства страстей
Шрифт:
И вот что приводит меня в ужас: я боюсь, что нам не суждено жить вместе. Будучи сегодня вашей супругой, возможно, завтра я уже не смогу ею быть… Тайный голос в глубинах сердца моего возглашает, что блаженство мое есть не что иное, как тень, исчезающая словно цветок, что в один день и распускается, и увядает.
Так не обвиняйте же меня ни в своенравии, ни в охлаждении, сударь. Я повинна лишь в избытке чувствительности, в зловещем даре видеть все предметы с мрачной их стороны, в чем проявляются жестокие последствия превратностей судьбы моей…
И господин де Курваль,
Господин де Курваль, более озабоченный состоянием жены, нежели сообщением слуги, отрывисто бросил, что пусть незнакомец подождет, и устремился на помощь супруге. Но госпожа де Курваль, в страхе, что она не устоит перед смутной тревогой, нахлынувшей на нее… желая скрыть чувства, испытываемые ею перед появлением незнакомца, о котором только что доложил слуга, с усилием выпрямилась и сказала:
— Это пустяки, сударь, сущие пустяки, пусть он войдет.
Лакей ушел; через минуту он возвратился в сопровождении мужчины лет тридцати семи — тридцати восьми. Лицо гостя, хотя и приятное, отмечено печатью неизгладимой грусти.
— Отец мой! — воскликнул незнакомец, бросаясь к ногам господина де Курваля. — Узнаете ли вы своего несчастного сына, вот уже двадцать два года пребывающего в разлуке с вами? За жестокие свои проступки он сурово наказан, с тех пор удары судьбы непрестанно обрушиваются на него.
— Как? Вы — мой сын?.. Великий Боже!.. Какой силой… Неблагодарный, что заставило тебя вспомнить о моем существовании?
— Мое сердце… преступное сердце, которое, несмотря ни на что, никогда не переставало любить вас… Выслушайте меня, отец… выслушайте, ибо я должен поведать вам о бедах, бесконечно больших, чем мои собственные. Соблаговолите же сесть и выслушать меня.
— И вы, сударыня, — продолжил молодой Курваль, обращаясь к супруге своего отца, — простите, если, впервые свидетельствуя вам свое почтение, я вынужден разоблачить перед вами ужасные несчастья семьи нашей, кои долее невозможно скрывать от отца.
— Говорите, сударь, говорите, — пробормотала госпожа де Курваль, переводя помутившийся взор свой на молодого человека, — язык несчастья для меня не нов, я с детства говорю на нем.
Наш путешественник, всмотревшись пристально в госпожу де Курваль, ответил ей с невольным смущением:
— Вы несчастны, сударыня?.. О! Праведное Небо, разве можете вы быть столь же несчастны, как мы!
Все сели… Состояние госпожи де Курваль с трудом поддается описанию… Она поднимала взор на молодого человека… отводила глаза… взволнованно вздыхала… Господин де Курваль плакал, а сын старался успокоить отца, умоляя выслушать его. Наконец разговор принял более определенное направление.
— Мне столько надо рассказать вам, сударь, — говорил молодой Курваль, — что позвольте мне опустить подробности и излагать лишь факты. Но я настаиваю, чтобы
Я бросил вас, когда мне было пятнадцать лет, сударь; моим первым побуждением было последовать за матерью, которой я в ослеплении своем оказал предпочтение перед вами: она покинула вас много лет назад. Я присоединился к ней в Лионе, где был столь потрясен ее распутством, что, дабы сохранить остатки чувств, питаемых мною к ней, я был вынужден бежать от нее. Я приехал в Страсбург, где был расквартирован Нормандский полк…
Госпожа де Курваль встрепенулась, но осталась на месте.
— Я пробудил некое сочувствие у полковника, — продолжил молодой Курваль, — постарался понравиться ему, и он дал мне чин лейтенанта. Через год я вместе с полком прибыл на постой в Нанси. Там я влюбился в родственницу некой госпожи де Веркен… Я соблазнил это юное создание, у нее родился сын, и я безжалостно расстался с его матерью.
При этих словах госпожа де Курваль вздрогнула, глухой стон вырвался у нее из груди, но ей удалось удержать себя в руках.
— Злосчастное приключение это стало причиной всех моих несчастий. Я поместил ребенка несчастной девицы неподалеку от Меца, у одной женщины, обещавшей мне заботиться о нем, и через некоторое время вернулся в полк.
Мое поведение осудили. В Нанси девица более не вернулась, и меня обвинили в том, что я погубил ее. Наделенная многими достоинствами, она не оставляла равнодушным никого в городе, там нашлись те, кто пожелал отомстить за нее. Я дрался на дуэли, убил своего противника и уехал в Турин вместе с сыном, за которым мне пришлось вернуться в Мец. Двенадцать лет я служил королю Сардинии. Не стану рассказывать вам о неудачах, подстерегавших меня, им нет числа; лишь покинув родину, начинаешь тосковать по ней.
Тем временем сын мой подрастал и подавал большие надежды. Познакомившись в Турине с одной француженкой из свиты нашей принцессы, вышедшей замуж при здешнем дворе, я осмелился просить свою новую знакомую — так как почтенная дама проявила сострадание к моим несчастьям — взять с собой во Францию моего сына, дабы усовершенствовать там его воспитание, пообещав ей навести надлежащий порядок в делах своих и через шесть лет вернуться и забрать от нее ребенка. Она согласилась, увезла злосчастного сына моего в Париж, делала все, чтобы достойно воспитывать его, и обо всем в точности сообщала мне.
Я вернулся на год позднее, чем обещал. Приезжаю к этой женщине, ожидая обрести сладостное утешение в объятиях сына, прижать к груди сей плод чувств, мною преданных… Но все еще обжигающих сердце мое…
— Вашего сына больше нет, — говорит мне эта достойная приятельница, заливаясь слезами, — он стал жертвой той же страсти, что сделала несчастным его отца. Мы отправили его в деревню, и там он влюбился в одну очаровательную девушку, имя которой я поклялась сохранить в тайне. Влекомый неистовой страстью своей, он пожелал взять силой то, в чем ему было отказано добродетельной особой… Удар, нанесенный ею, дабы устрашить его, пришелся в сердце и стал для него роковым.