Преступления любви, или Безумства страстей
Шрифт:
Долг платежом красен
Некий почтенный пикардиец, вполне возможно даже потомок знаменитых трубадуров с берегов Уазы или Соммы, незаслуженно забытых и лет десять-двенадцать назад извлеченных из забвения одним из наших великих ученых, так вот, говорю я, сей достойный и честный горожанин проживал в Сен-Кантене, городке, прославившемся тем, что подарил литературе многих великих мужей. Там же жила и одна его дальняя родственница, монахиня здешнего монастыря. Родственница была маленькой стройной брюнеткой с живыми глазами на смазливом личике со вздернутым носом. Ей было двадцать два года, четыре из которых она провела в монастыре. В довершение всех достоинств сестра Петронилла, а именно так ее звали, имела чудный голос
До сих пор госпожа д'Эсклапонвиль не ведала, что неверному супругу обычно платят той же монетой. Добропорядочная, как и ее мать, коя, дожив до восьмидесяти трех лет, ни разу не изменила единственному своему мужу, она все еще была столь чиста и простодушна, что даже не подозревала об ужасном преступлении, называемом казуистами-законниками адюльтером, а мужчинами-обольстителями, привыкшими смотреть на него сквозь пальцы, просто волокитством. Но обманутая женщина быстро усваивает уроки, как мстить мужьям, и, раздосадованная, стремится не остаться в долгу, да еще повернуть дело так, чтобы ее не в чем было упрекнуть.
Госпожа д'Эсклапонвиль в конце концов заметила, что ее дорогой супруг слишком уж часто навещал свою родственницу: демон ревности закрался к ней в душу, она стала следить за мужем, осторожно расспрашивать соседей и в итоге обнаружила, что интрижка ее супруга с сестрой Петрониллой известна в Сен-Кантене всем и каждому. Удостоверившись в измене мужа, госпожа д'Эсклапонвиль заявила ему, что его поведение разбило ее сердце, хотя она вовсе того не заслужила, и во искупление вины умоляет его отказаться от порочной связи.
— От порочной связи, говоришь, — флегматично отвечал супруг, — но разве ты не знаешь, дорогая, что, ложась в постель с монашкой, я спасаю свою душу? Столь святая связь очищает, ты уподобляешься Верховному Существу и приобщаешься к самому Святому Духу. А посему, дорогая моя супруга, нет никакого греха в том, чтобы спать с девицей, посвятившей себя Богу, а ежели и есть в этом вина, так монашка искупит ее, ну, словом, ходить к монашке все равно, что открывать себе путь к небесному блаженству.
Госпожа д'Эсклапонвиль, весьма разочарованная тем, что упреки ее не достигли цели, ничего не ответила, но про себя поклялась найти более красноречивый способ убеждения… А кто не знает, что уж один-то способ у женщины всегда наготове: какой бы дурнушкой она ни была, стоит ей только пальцем поманить да пообещать, как мстители слетятся со всех сторон, словно мухи на мед.
В городе проживал приходской священник, именовавшийся аббатом дю Боске, развеселый малый лет тридцати, волочившийся за всеми юбками и взращивавший лес развесистых рогов на лбах сен-кантенских мужей. Госпожа д'Эсклапонвиль свела знакомство с этим аббатом, аббат также решил познакомиться с госпожой д'Эсклапонвиль поближе, и в конце концов оба так хорошо узнали друг друга, что могли безошибочно описать один другого в чем мать родила с головы до самых пяток. Через месяц после сего знакомства приятели пришли
— Неправда, — отвечал д'Эсклапонвиль приятелям, — моя жена благонравна, как Лукреция, и пусть хоть сто друзей скажут мне об этом, я все равно не поверю.
— Идем же, — сказал тогда один из приятелей, — идем, я хочу, чтобы ты собственными глазами убедился в ее измене, а потом уж сам решай, как тебе поступать.
Д'Эсклапонвиль согласился пойти с ним, и друг повел его в некое уединенное место в полулье от города, туда, где Сомма несет свои воды среди живых изгородей из густого кустарника, усыпанного цветами, и образует естественную купальню, облюбованную жителями города. Но свидание было назначено на тот час, когда берега сей купальни еще пустовали, и наш бедный герой в горестном изумлении увидел, как один за другим без помех на берег пришли достойная жена его и соперник.
— Ну, что, — спрашивал его приятель, — у тебя уже зачесался лоб?
— Еще нет, — отвечал обманутый супруг, невольно потирая указанное место, — может быть, она пришла сюда на исповедь.
— Что ж, подождем, — произнес друг.
Долго ждать не пришлось: укрывшись в тени пахучей изгороди, аббат дю Боске и его прихожанка сняли все, что могло воспрепятствовать сладострастному наслаждению, и аббат принялся за дело, дабы в тридцатый или более раз приобщить достойного и честного д'Эсклапонвиля к сообществу сен-кантенских супругов.
— Теперь ты наконец поверил? — спрашивал приятель.
— Уйдем отсюда, — удрученно отвечал д'Эсклапонвиль, — а то я не удержусь и прибью проклятого аббата, хотя уверен, что многие мне бы еще приплатили за это. Тебя же, друг мой, прошу сохранить увиденное в тайне.
Мрачный д'Эсклапонвиль возвратился домой, а когда наступило время ужина, его благословенная супруга, как обычно, уселась за стол рядом с ним.
— Постой-ка, милочка, — гневно заявил наш герой, — еще в детстве я поклялся никогда не ужинать в обществе развратных женщин.
— Развратная женщина? — кротко вопрошала госпожа д'Эсклапонвиль. — Друг мой, слова твои удивляют меня, в чем ты можешь меня упрекнуть?
— Не притворяйся, распутница, как будто ты ничего не знаешь! А чем это ты сегодня занималась с нашим аббатом возле купальни?
— Ох, Бог мой, — спокойно отвечала жена, — если ты об этом, муженек, так это ты сам мне посоветовал.
— Как, черт побери, ты же…
— Успокойся, друг мой, я всего лишь последовала твоему совету. Разве не ты мне сказал, что когда ложишься в постель с Божьим человеком, то тут нет никакого греха, наоборот, заведя столь святую связь, ты спасаешь свою душу, уподобляешься Верховному Существу, даешь Святому Духу войти в тебя, ну, словом, открываешь себе путь к небесному блаженству… Так вот, друг мой, я всего лишь последовала твоему примеру, так что никакая я не распутница, а уже почти святая! Ах! И скажу тебе, что если и есть служители Господни, которые умеют открывать врата небесного блаженства, то наш аббат будет среди них не из последних, ведь я никогда не видела такого огромного ключа, как у него.
Эмилия де Турвиль, или Жестокосердные братья
Ничто так не дорого любому семейству, как честь его членов. Но если нечаянно сверкающее сокровище это несколько померкло, то сколь бы ни было оно драгоценно, разве те, кто обязан защищать его, вправе сами брать на себя унизительную обязанность преследовать несчастные создания, ставшие тому причиною? Не разумнее было бы соизмерять муки, коими терзают они свои жертвы, и тот ущерб, зачастую призрачный, что, как жалуются они, был им причинен? И кто же более виновен в глазах разума: слабая и обманутая девушка или некий родственник, возомнивший себя мстителем за поруганную честь семьи и ставший палачом несчастной? История, представляемая нами на суд наших читателей, возможно, позволит разрешить сей вопрос.