Преступления могло не быть!

Москвитин А.

Девушки вопросительно переглянулись, и одна внезапно воскликнула:

— Постойте! Постойте! Ведь Валя называла его по фамилии. У него такая простая фамилия… Не то Сомов, не то Носов…

— Самсонов!

— Да, Самсонов! Точно! Мишка Самсонов!

Через полчаса разговор в техникуме стал известен начальнику опергруппы, и Михаил Самсонов, двадцатитрехлетний парень, был доставлен в отделение милиции.

— Его рук дело, — убеждал майора Храпко участковый инспектор. — Он как раз с моего участка. Работает, правда, на лесопилке, но пьет, а как напьется — скандал, мордобой. К тому же к женскому

полу пристает. Докатился! На какую дивчину руку поднял?! — Участковый в сердцах махнул рукой и направился из кабинета.

Самсонов был живым олицетворением характеристики, данной ему участковым. Небритый, с посеревшим худым лицом, он производил впечатление усталого или больного человека. От него разило водкой. Попросив разрешения закурить, он сел и выжидательно посмотрел на следователей.

— Опять пьешь, Самсонов, — нарушил молчание Храпко и кивнул в сторону стенных часов, показывающих начало второго.

— Да уж так случилось, простудился на праздниках. Теперь лечусь домашними средствами, — криво усмехнулся парень и затянулся сигаретой.

— Простудился, значит. Бывает, бывает… Но расскажи, как встретил праздники, чем занимался.

— Всем понемногу, — коротко ответил Мишка. — Вас что интересует, сколько я водки выпил или еще что-нибудь в таком роде?

— Нас многое интересует, Самсонов, и сейчас не время кривляться, холодно парировал Игорь. — Расскажите о наших встречах с Валентиной Трубиной.

— С Трубиной, это которую… там… на реке… — в голосе Самсонова уже не было ни иронии, ни бравады — только волнение. — А я с ней, можно сказать, и не встречался. Первого возле сквера пригласил на танцы, а она не пошла.

— Что было после того, как она отказалась?

— Я помнится, был выпивши и угрожал ей. По пьянке чего не наболтаешь…

— Вы все прекрасно помните. Значит, вы были не слишком пьяны и, по-видимому, знали, что говорили. Стало быть, вы уже тогда задумали расправиться с Трубиной?

Мишка повернулся в сторону черноволосого следователя, задавшего этот вопрос, и не скрывая раздражения ответил:

— Ничего я не думал. Хотел припугнуть — и все.

— Скажите, где вы провели ночь с первого на второе? — Майора интересовала именно эта ночь, в которую, по заключению судебно-медицинской экспертизы, наступила смерть Трубиной.

Задержанный ответил не сразу, мялся, словно прикидывая что-то в уме.

— Ночью с первого на второе я был… у своей знакомой… Как забурился с вечера, так и ушел только утром, в восьмом, — Мишка назвал адрес своей знакомой и ее мамаши, которые жили возле гор, в конце Садового переулка.

Первый день расследования не принес сколько-нибудь значительных результатов. Семен Гаврилович и Ильяс каждый по-своему сомневались в виновности Самсонова, хотя и допускали возможность умелой маскировки убийцы. Иное мнение сложилось у лейтенанта Меркулова. После допроса им овладела упрямая уверенность в непричастности Мишки к преступлению. Откуда взялась эта уверенность, он, если бы его спросили, не смог бы объяснить точно, но интуитивно чувствовал, что следствие пока не отыскало правильного пути. Однако интуиция интуицией, а решить все должны были факты, которые, судя по всему, должен был дать завтрашний день.

* * *

Утром

за завтраком Игорь поделился своими сомнениями с Семеном Гавриловичем.

— Может быть, может быть… — ответил майор, принимаясь за кофе. — Во всяком случае ждать осталось недолго. Сегодня вызовем обоих Морозовых и выяснится, ночевал у них Мишка или нет. Мне все-таки кажется, что тут у него не все ладно. Ты обратил внимание, как он отвечал на последний вопрос? Майор посмотрел на Игоря. — Помнишь? Уж очень не хотелось ему отвечать. Раздумывал чего-то.

— Ну, это можно по-разному истолковать. Может, он просто не хотел впутывать свою знакомую в это дело, — заметил Игорь.

— Из рыцарских побуждений, так сказать, — улыбнулся Храпко.

— Возможно.

Морозовы пришли в милицию в половине одиннадцатого. Несмотря на солнечное спокойное утро, старуха оделась тепло. В глазах ее можно было прочесть торопливую угодливость, хитрость и страх, страх, страх. «Она чего-то боится. Но чего?» — подумал Игорь, просматривая ее паспорт.

— Морозова? Анна Тимофеевна?

— Я, я самая, — пробормотала старуха, не спуская бегающих глаз с лейтенанта. — Зачем я только, старая, вам понадобилась. Ох, горе мое горькое…

— Пройдите в другой кабинет, — сказал Игорь, и велико было удивление Анны Тимофеевны, когда там среди незнакомых людей она увидела Мишку Самсонова.

Пожилой, коротко остриженный мужчина («главный», как не без основания заметила про себя старушка) попросил ее сесть и спросил, указав на Мишку:

— Вы знаете этого человека?

— А как же! А как же! — затараторила Морозова. — Знаю, это и есть Михаил Самсонов — Глашкин сын. Очень даже прекрасно его знаю… — В эти короткие мгновения она мучительно пыталась сообразить, что все это значит и нужно ли сейчас говорить о Мишке хорошее или лучше охаивать его. Придя к выводу, что в милицию доброго человека не возьмут, Анна Тимофеевна решила охаивать, а впрочем, — действовать по обстоятельствам.

— Скажите, пожалуйста, Анна Тимофеевна, — снова спросил пожилой, ночевал ли Самсонов у вас дома в ночь с первого на второе мая?

И Игорь заметил, как сразу же после этого вопроса страх и настороженность исчезли из старушечьих глаз. Теперь здесь была другая женщина: спокойная, с приветливой, даже сердечной улыбкой.

— Это он будет у Меня ночевать?! — Морозова недоуменно развела руками и глянула на вытянувшееся Мишкино лицо.

— Как же так… — забормотал тот растерянно. — Вспомните, вспомните-ка получше, Анна Тимофеевна… Тогда, первого, я ведь пришел к вам, потом…

— А потом и ушел сразу же, — перебила его старуха. — Пошептались о чем-то с Нинкой в коридорчике, и все на этом.

— Значит вы отрицаете, что Самсонов был у вас в квартире с шести часов вечера первого мая до утра следующего дня? — переспросил майор и, услышав в ответ энергичное «да», сопровождающееся призывом в свидетели всех святых угодников, разрешил ей уйти.

В кабинет вошла Нина. Простучав шпильками, несмело присела на краешек стула. Не успевшие загореть руки нервно затеребили изящную сумочку с блестящими замками. Сидела молча, напряженно, не поднимая ресниц. Птичье, как у матери, личико было невыразительным и вялым.