Преступления могло не быть !
Шрифт:
Однажды Балашева пришла сдавать в библиотеку числящиеся за ней книги Чехова. Ольга Петровна решила посмотреть их. На той странице, где начинался рассказ "Невеста", Давлетшина заметила карандашом написанные имена: Света Оля - Витя. Чехова читают, конечно, многие, поэтому трудно сразу сказать, кто сделал эти пометки. А все же, что, если Антон Павлович Чехов - земляк Балашевой? Может быть, она работала в какой-нибудь таганрогской больнице?
Догадка казалась, мягко говоря, фантастичной, но ничто ведь не мешало проверить это.
– Это правда, что у вас дети и вы носите чужую фамилию?
– прямо спросила Ольга Петровна, когда снова пригласила к себе Балашеву.
– Нет, начальница, одинокая я. Босячка. Вы же все знаете про меня.
– Вот слушаю вас, Нина Сергеевна, - перебила ее Ольга Петровна, - и ни одному слову не верю.
– А где это писано, что преступникам верили?
– Зря вы так, - продолжала Давлетшина.
– Я думаю, Нина Сергеевна, что вы внутренне честный человек, когда-то были хорошей матерью, женой, была у вас своя жизнь, жизнь, а не...
– Я - мать?
– Балашева захохотала.
– Нет, где это видно, чтоб беспутная баба была матерью?
– Неужели и теперь вы будете скрывать свое прошлое?!
– не то спросила, не то упрекнула заключенную Ольга Петровна и достала из папки письмо, Нате, читайте! Это ваши дети пишут.
Балашева равнодушно отнеслась к этой новости. Ока взяла письмо, спрятала в карман. Дескать, на досуге почитаю, разберусь, кто это там пишет...
Но вскоре она снова появилась на пороге. Она плакала, прижимая к груди то самое письмо из Таганрога.
Старшую медсестру Климову ценили и уважали на работе, считались с ней. Но вот случилась беда: она заболела, а после по совету врачей поехала в санаторий. А спустя месяц после возвращения в минуту очередной размолвки муж вдруг швырнул ей в лицо какое-то письмо. Оно было без подписи и обратного адреса, анонимное. Какой-то "благодетель" призывал мужа к бдительности и говорил о ее неверности.
Елена Степановна пыталась доказывать мужу, что это гнусная ложь, клевета, что она верна ему. Но не так-то просто было опровергнуть анонимку, рассеять сомнение.
Муж страдал, а еще больше страдала Елена Степановна. Никого не оказалось поблизости, чтобы поддержать оскорбленную женщину. Муж не прощал ей. И Елена Климова тайком ушла из дома. Навсегда...
После долгих скитаний она оказалась в Казахстане. Работать не хотелось. Зачем? Для кого? Попала в сомнительную компанию, начала красть. Кончилось все тем, что Климова оказалась в колонии.
И вот сейчас письмо детей вернуло ее к настоящей жизни, к мыслям о прошлом, к желанию стать человеком...
ВСЕ
Лейтенанту Голубеву доложили, что вечером окно в изоляторе выломал заключенный Коханенко. Лейтенант распорядился продлить ему штрафной срок и вернулся к себе.
Он выбрал из стопки папок дело Коханенко и начал листать, мельком пробегая давным-давно знакомые строки: подробный словесный портрет, особые приметы и другие данные, относящиеся к личности заключенного. Но, к сожалению, в подобных делах мало что говорится о душевных качествах. Кто он, в сущности, этот человек? Какие помыслы им руководят?
Вот Коханенко, тот же Коханенко, о котором только что был неприятный разговор. Он очень трудный человек. Им занимались и другие воспитатели, но махнули рукой, отказались. Голубев тоже был не в восторге, когда начальник колонии приказал ему заняться этим заключенным.
Впервые встретившись с Коханенко, лейтенант почувствовал, что перед ним закоренелый преступник, отпетый, душа у него - потемки. Разговор был тяжелый и нудный. До сего времени в ушах лейтенанта звучал скрипучий, озлобленный голос:
– Бросьте, начальник! Не лезьте в учителя к Коханенко. Bee равно жизнь дала трещину... И не вам ее склеивать.
Голубев молча ходил по кабинету, терпеливо слушал.
Первый раз Коханенко судили за избиение своего сверстника. Пострадавший надолго попал в больницу, а Коханенко - на пять лет в колонию. В чем причина такой зверской драки, Голубеву не было известно. И он спросил:
– А за что тогда парня избил, Коханенко? Неужели не жалко, что тот на всю жизнь калекой остался?
– На суде объяснял. Хватит! Надоело исповедоваться.
Вечером на совете обсуждалось поведение Коханенко. Лейтенант сидел в стороне, не вмешиваясь в работу активистов колонии.
У Коханенко спросили:
– Как дальше ты жить думаешь, Володя? Ведь в тягость всем становишься... Бездельник, нарушитель режима, грубиян...
– Хватит!
– оборвал Коханенко, тяжело подымаясь со стула.
– Какой есть, таким и останусь. Старая эта песенка.
В эту минуту Голубев подумал о нем: "А, впрочем, не глупый парень. Видно, что самолюбив, о человеческом достоинстве понятие имеет. А это не так уж мало".
С заседания совета Владимир Коханенко ушел, провожаемый любопытными взглядами своих товарищей. А когда за ним захлопнулась дверь, кто-то из активистов вздохнул:
– Тяжелая судьба у этого парня. Особенная.
– Это какая такая?
– Он рассказывал мне, что от немца в войну родился.
Для Голубева это было новостью. Он снова взял личное дело заключенного. Да, Коханенко действительно был родом из краев, оккупированных в годы войны. Заставляло задуматься, почему в своей анкете Коханенко не написал имени отца. Что же, и такое бывает. Сколько сирот пооставалось в войну!