Преступления страсти. Жажда власти (новеллы)
Шрифт:
Елизавета, впрочем, решительно заявила, что не намерена пока выходить замуж. «Для славы Божьей, для блага государства я решила нерушимо хранить обет девственности. Взгляните на мой государственный перстень, – сказала она, показывая депутатам парламента на этот символ власти, еще не снятый после коронования, – им я уже обручилась с супругом, которому неизменно буду верна до могилы… Мой супруг – Англия, дети – мои подданные. Я изберу себе в супруги человека достойнейшего, но до тех пор желаю, чтобы на моей гробнице начертали: „Жила и умерла королевою и девственницей“.
Обещание Елизаветы
Количество своих женихов Елизавета сократила одним махом, когда в 1559 году был принят Акт о церковном главенстве, восстановивший в Англии протестантскую веру. Испанские послы в гневе покинули Лондон. Место официального жениха Елизаветы, освобожденное королем Филиппом, занял Роберт Дадли, который вел себя как настоящий принц-консорт.
Казалось, он был близок к тому, чего желал всегда, ради чего был убит его брат и сложил голову на плахе его отец: к полной власти. Он неизменно восседал рядом с Елизаветой в Совете, и его благосклонно выслушивали, на него были устремлены взоры всех, кто хотел на что-то надеяться при дворе; иностранные послы осыпали его самыми льстивыми заверениями в глубоком уважении к нему со стороны их монархов… Казалось, Елизавета лишь выбирала время и ждала удобного случая, чтобы, обвенчавшись с Робертом, разделить с ним свою верховную власть.
Коль любить, так королеву! Если сам не родился королем, но мечтаешь о престоле, нужно любить королеву!
Так-то оно так, но… как же непросто ее любить. Как мучительно… Каким идиотом себя порою чувствуешь…
Находясь на вершине успеха, Роберт видел и понимал то, что оставалось непостижимо другим. Он превосходно знал характер своей возлюбленной, знал, что для нее превыше всего – трон и власть. Она любит Роберта, тут не было сомнений, но свой монарший венец она любит сильнее. И чем дальше, тем больше…
«Нужно принудить ее выйти за меня как можно скорее, – беспрестанно думал Роберт. – Пока она еще молода, пока на нее еще можно повлиять зовом плоти, трепетом сердечным. Иначе… иначе она вся уйдет в заботы о своем престиже, о своем королевском достоинстве! И теперь-то это уже не та Елизавета, к которой я приезжал на тайные свидания в Вудсток и Хэтфилд. Дальше будет еще хуже…»
Да, он опасался внезапной и безоговорочной немилости. Ведь в королеве Елизавете могучий мужской ум странно уживался с чисто женскими причудами. Подданные были убеждены в разумности королевы, но приближенным часто приходилось сносить внезапные проявления ее подозрительного, капризного и деспотичного нрава. Она была истинной дочерью своего отца! Не зря остроумный сэр Джон Хэррингтон говорил: «Нрав ее зачастую был подобен ласковому ветерку, который веет с запада летним утром; он был нежным и освежающим для всех. Речь ее завоевывала сердца. И вдруг при малейшем ослушании она способна была так перемениться, что не оставалось сомнений в том, чья она дочь.
Елизавета высоко ценила Берли, или Уолсингема, или Сесила, но за то, что они существовали как бы сами по себе. Они служили ей, но она больше зависела от них, чем они от нее. Ей нужны были те советы, которые они подавали. А с Робертом дело обстояло сложней. Любя Дадли, Елизавета в то же время словно бы слегка презирала его за то, что он выдвинулся благодаря этой любви. Роберт зависел от ее легковесных и мимолетных капризов и настроений, как слуга зависит от госпожи, да еще такой, которая все время боится забыть о чувстве собственного достоинства и подвергнуть опасности свой авторитет королевы, позволяя себе предаваться чувствам женщины.
В любую минуту она может счесть, что ее погубит, если ее начнут называть любовницей, которая хочет увести мужа от жены. И тогда она прогонит от себя Роберта Дадли или, во имя упрочения своей репутации, выйдет замуж за кого попало.
Как горько он жалел теперь о том, что женился… И как неистово мечтал о том, чтобы Эми вдруг куда-нибудь исчезла!
Ее и так словно бы на свете не было – сидела себе безвыездно в замке Камнор-Холл, словно в заточении, каждую минуту мечтая о прибытии мужа, которого обожала. Роберт не появлялся месяцами, но всегда жил под дамокловым мечом: а вдруг жена возьмет да и приедет в Лондон?!
Какое это было бы счастье, если бы нечего было бояться…
Мысль об Эми Робсарт отравляла и жизнь Елизаветы. Не то чтобы она так уж рвалась выйти за Роберта. Она прекрасно понимала, что перестанет быть королевой: знай рожай тогда! Робин, обожаемый Робин любит ее, но власть он любит чуточку больше. Вот и Елизавета чуточку больше любила власть… Но к Эми она все же ревновала. Женщина, с которой Робин спит! Целует ее! А ведь поцелуи его должны принадлежать только Елизавете, как и все в Англии принадлежит ей…
Елизавета замечала, что взгляды Робина становятся более страстными, когда она дает понять, что рано или поздно выйдет за него. И беззастенчиво пользовалась этим средством. Но порой все же забывала, сколько глаз устремлено на нее… И не всегда доброжелательных глаз. Более того! Елизавета даже не подозревала, что имя ее уже попало в самый эпицентр разгорающегося скандала.
В октябре 1559 года Альварес де Квадра, испанский посланник, писал на родину: «Я узнал кое-что об отношениях королевы и лорда Роберта, и это совершенно невероятно!»
В то время де Квадра был одним из десятка послов, добивавшихся руки королевы, и лорд Роберт, казалось, поддерживал его. Но это была лишь видимость, которая не могла обмануть проницательного испанца. «Все заигрывания с нами, – писал Квадра своему королю, – все заигрывания со шведом и остальными – всего лишь заигрывания, имеющие целью чем-то занять врагов лорда Роберта до тех пор, пока он не свершит злодейства над своей женой». Что за злодейство посол имел в виду? Ответ находим в другом письме: «Я узнал от лица, обычно дающего мне верные сведения, что лорд Роберт подослал к супруге отравителей».