Преступления в детской
Шрифт:
Я сидела там, на диване, рядом с подростком, дочерью Абигайль Хетэвей, и мне становилось плохо: то, чего я боялась, оказалось правдой. Она не просто была «ДЕфффочкоЙ». Она разместила на том сайте объявление. И если объявление — это ее рук дело, я могла не сомневаться, что она и есть убийца Абигайль.
Я положила руки на живот и почувствовала, как в тепле моего тела плавает маленький мальчик. Я не могла понять, как можно потратить так много энергии, любви и нежности на создание существа, которое однажды настолько тебя возненавидит, что решит убить. Я представила себе Абигайль Хетэвей, располневшую от форм своей дочери, грезящую о ее жизни точно так же, как я сейчас грезила
— Джулиет? — окликнула меня Одри.
Я не смогла ответить.
— Джулиет? Ну хорошо, ладно, я расскажу копам. Ладно? Джулиет?
Теперь Одри говорила сладким, льстивым голосом. Я повернулась к ней и поняла, что не боюсь этого жестокого ребенка, хотя это странно и абсурдно. Мне приходилось сидеть рядом со многими преступниками, с людьми, которые делали то же, что и Одри, или даже хуже, и я никогда не боялась. Мои клиенты знали, что могут мне верить, что я за них всей душой, и поэтому никогда не пытались причинить мне вред. Никогда. Я так часто была единственным человеком, который видел, как прожженный негодяй прячет лицо в ладонях. Плачет и зовет маму. Так часто я бывала жилеткой для пристрастившегося к героину грабителя, пока он признавался в том, какие кошмары принес в его жизнь белый порошок. Я привыкла к напуганным людям, которые делали ужасные вещи. Я привыкла к ним и не боялась. Я взяла девочку за руку.
— Что произошло, милая? Скажи мне, зачем ты это сделала.
Я пристально смотрела ей в глаза, и на мои навернулись слезы. Должна быть какая-то причина, какая-нибудь отвратительная история с избиением и предательством, которая придаст смысл ужасному деянию Одри.
Девочка покраснела и вырвала руку.
— О чем вы говорите? — Она поднялась, быстро подошла к столу матери и отвернулась от меня.
— Одри, пожалуйста. Мне ты можешь рассказать. Ты можешь мне доверять, — умоляла я ее в спину.
Она резко обернулась.
— Ты думаешь, ты все знаешь, да? — крикнула она внезапно и резко.
— Нет, нет, я так не думаю. Я знаю, что-то случилось. Ты можешь мне рассказать, Одри. Можешь мне верить. Мне не все равно.
— Ты думаешь, так легко, черт побери, быть тронутой дочкой мадам «Безупречная мать»?
Она уже плакала. От сухих, резких всхлипов ее голос становился хриплым и ломался. Слова хлынули из нее бурным потоком.
— Вы все думаете, что она была такая суперская, а она не была! Она была ужасная! Ужасная! Что бы я ни делала, все не так! Все! Она любила каждого из этих маленьких гаденышей в детском саду больше, чем меня! — Одри сердито вытерла нос, размазав по щеке слезы и сопли. — Я ее ненавидела!
Что бы ни сделал этот ребенок, ей было ужасно больно. Что бы ни заставило ее так поступить, она и правда всего лишь несчастный, испуганный ребенком.
Я медленно подошла к ней и протянула руки. Одри упала в мои объятья, неуклюже из-за моего выступающего живота, и прижалась головой к моему плечу. Отчаянно всхлипывая, она продолжила:
— Я ее ненавидела. Так сильно. И она меня тоже. Правда. Клянусь, что она тоже. Они оба. Они просто страшно меня ненавидели.
— Ох, милая. — Я погладила ее по голове.
— Она вышла за Дэниела прямо через пятнадцать минут после смерти папы. Дождаться не могла. И тогда я им стала не нужна. Они меня не хотели. Никогда не хотели. Дэниел меня бил, вы это знали? Он меня бьет, а она стоит и ничего не делает.
— Все будет хорошо. Я помогу
Она выпрямилась и удивленно посмотрела на меня.
— Поможете?
— Конечно, помогу. Прямо сейчас позвоню очень хорошему адвокату. И он пойдет с тобой в полицию. Мы можем попробовать несколько способов защиты. Что-нибудь придумаем.
Я была не вполне уверена, что мы сможем, но сейчас было не время говорить о сомнениях насчет защиты ребенка, с которым плохо обращались.
Одри посмотрела на меня, застыв от ужаса.
— О чем вы говорите? Я не пойду в полицию. — Она отпрянула.
— Тебе придется, Одри. Другого выхода нет. Они как-нибудь узнают, и будет хуже, если они придут за тобой, а не ты придешь к ним.
— Я не пойду в полицию! — Она снова кричала, лицо покрылось ярко-красными пятнами.
— Успокойся, милая. Я знаю, тебе страшно, но я буду рядом. Обещаю, что помогу тебе. — Я потянулась к ней, снова раскрыв объятия.
Одри посмотрела на меня, ее лицо исказилось от ярости.
— Нет! — выкрикнула она и забежала за стол. Прежде чем я успела догнать ее, она рывком открыла ящик, тот самый, который она закрывала, когда я входила в двери. Одри сунула руку внутрь и что-то вытащила. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что именно она держит в руке. Может, я не могла понять, что это, поскольку просто не могла в это поверить. Ее рука дрожала, а в кулаке трясся маленький серебристый пистолет.
Прежде чем я успела отметить, что она держит оружие, что-то ударило меня в правое бедро. Сначала больно не было, но меня с силой развернуло, и нога у меня подломилась. Я упала. Я изо всех сил старалась удержаться, но тяжело приземлилась на живот. Вдруг боль в бедре стала невыносимой, горячей и острой. Вся нога казалась налитой свинцом и бесполезной. Я перекатилась на левый бок и, плача, попыталась сесть. Ногу жгло, но в то же время она будто принадлежала кому-то другому: я не могла заставить ее двигаться. Прикрыв ладонями огненный эпицентр боли, я смотрела, как сквозь пальцы течет кровь. Она казалась густой и липкой, и я почувствовала, что теряю сознание. Я снова легла, закрыла глаза, подумала об Исааке и захныкала. Я обхватила руками живот, словно хотела убедиться, что ребенок все еще там.
— Джулиет.
Злость из голоса Одри пропала, теперь он звучал тоненько и тихо, или мне казалось так, потому что я слышала его как бы издалека, будто мы с ней стояли на противоположных концах длинного туннеля. Я открыла глаза. Она стояла надо мной.
— Я не хотела ранить вас, — Одри снова плакала.
— Ладно, — пробормотала я, испугавшись, что она собирается выстрелить снова. Но встать я не могла, не говоря уже о большем.
— Это только нога. Это не так уж и страшно.
— Ладно. — Кажется, это единственное слово, которое я могла произнести.
— Я собираюсь уехать. Ждете десять минут, и можете идти.
— Ладно, — снова сказала я, но она уже выбежала из комнаты.
Я несколько минут лежала, слушая, как Одри носится по дому. Услышала, как она взбежала вверх по лестнице, а через минуту или две промчалась вниз. Наконец хлопнула входная дверь, и завелся мотор автомобиля.
Я снова закрыла глаза, повторяя про себя: «Это просто нога. С ребенком все нормально. Это просто нога. Исаак в порядке». Потом я почувствовала знакомое напряжение в животе. Казалось, что схватки никогда не кончатся. Сочетания этой знакомой, но все равно ужасной боли, с новой и не менее ужасной болью в ноге я вынести не могла. Я старалась дышать во время схваток так, как меня учили, но каждый раз, когда чувствовала, что справилась, кошмарная боль в ноге сводила все мои усилия на нет.