Преступник номер один. Нацистский режим и его фюрер
Шрифт:
Итак, факты говорят, что Гитлер не «завоевал» немецкого избирателя.
Политические интриги на самых верхах
В этой книге нет возможности, да и надобности перечислять все перипетии борьбы верхов за канцлерское кресло в 1932–1933 гг. Расскажем об этом лишь бегло, в той степени, в какой это касалось непосредственно самого Гитлера…
Уже антидемократическая политика Брюнинга привела к тому, что немецкое правительство стало, как говорили тогда в Германии, «правительством при президенте». Практически всеми делами в стране управляла небольшая кучка людей из непосредственного окружения Гинденбурга — сам президент, Отто Мейснер — начальник его канцелярии, а затем фон Папен. Все эти политики были крайне правого толка и пытались договориться с Гитлером, видя в нем возможного защитника от «бунта»
10 октября 1931 года Гитлер по ходатайству Брюнинга впервые встретился с Гинденбургом и потребовал у него своей доли государственного пирога. По свидетельству очевидцев, президенту фюрер не понравился. Длинная речь Гитлера на тему о том, что его миссия — спасение Германии, произвела на Гинденбурга отталкивающее впечатление. Такого фиглярства аристократ Гинденбург не терпел. После ухода Гитлера старик ворчливо сказал будущему канцлеру и своему любимцу, генералу Шлейхеру, что он не сделал бы этого «богемского ефрейтора» даже «министром почты».
Через три дня после встречи Гинденбурга с Гитлером Брюнинг представил президенту новый кабинет министров без участия нацистов. Сделка Брюнинг — Гитлер — Гинденбург не состоялась.
Однако теперь с Гитлером начал сговариваться генерал Шлейхер. Французский военный атташе писал в донесении своему правительству: Шлейхер считает, что, «учитывая силы, которыми он (Гитлер. — Авт.) обладает, возможна только одна политика — использовать его и перетянуть на свою сторону». Однако французский атташе еще не мог знать в то время, что Гитлер для Шлейхера был козырем в его интриге против Брюнинга, которого он официально поддерживал.
В январе 1932 года перед Брюнингом встала большая проблема — истекал срок полномочий президента Гинденбурга. Брюнинг решил продлить этот срок на два года без выборов, боясь, что на выборах Гинденбург потерпит поражение, а вместе с тем полетит и вся хитроумно построенная комбинация с «президентским правительством», не имевшим прочного большинства в рейхстаге. При этом Брюнинг ссылался на то, что Гинденбург слишком стар, чтобы перенести все треволнения новых выборов и предвыборной кампании. Однако для отмены выборов Брюнингу нужна была поддержка всех правых сил, в том числе и НСДАП. Брюнинг вновь обратился к Гитлеру. Когда фюрер получил телеграмму Брюнинга, он находился в редакции «Фелькишер беобахтер» с Гессом и Розенбергом. Прочтя телеграмму, Гитлер исполнил нечто вроде танца дикарей и закричал: «Теперь они у меня в кармане. Они признали меня как партнера для переговоров», Брюнинг предложил нацистскому фюреру поддержать его требование о продлении президентского срока на один-два года. Гитлер отклонил просьбу Брюнинга, ибо его цель была — ослабить позиции канцлера. Предложение Брюнинга провалилось. Президентские выборы состоялись — даже два тура выборов. Гинденбург вновь стал президентом. Казалось бы, положение Брюнинга от этого должно было укрепиться. На самом деле все произошло наоборот. С тех самых пор, как дамоклов меч новых президентских выборов перестал висеть над правыми политиками, сгруппировавшимися вокруг Гинденбурга, они перестали нуждаться в Брюнинге. Ведь в их представлении президент был настолько силен, что мог назначать канцлеров по собственной воле. Стало быть, все дело было в том, чтобы завоевать симпатии «старого господина». Президентское правительство Брюнинга пало жертвой… интриг вокруг президента. Главной пружиной этих интриг стал Шлейхер. До какого-то времени Шлейхер представлял интересы верхушки рейхсвера. Однако после новых президентских выборов Шлейхер начал в гораздо большей степени представлять свои собственные интересы. Честолюбивый светский генерал считался среди ничего не смыслящих в политике прусских офицеров «великим политиком», а среди рейнско-рурских промышленников — «великим генералом». В действительности Шлейхер был чем-то вроде немецкого Талейрана. Однако если тот не стремился играть первые роли, то про Шлейхера этого сказать нельзя. В свое время французский писатель Мерсье заметил, что существует два вида честолюбия — честолюбие стрелки часов, которая всегда на виду, и честолюбие маленького колесика, которое двигает эту стрелку. До известного времени Шлейхер довольствовался честолюбием «колесика», потом он задумал стать «часовой стрелкой». В 1932 году Шлейхер пожертвовал ради своих планов военным министром и своим бывшим шефом Тренером, а потом и Брюнингом, которого он сам в 1930 году предложил Гинденбургу в качестве канцлера. В конце апреля и в начале мая произошли две встречи Шлейхера с Гитлером. Шлейхер хотел заручиться согласием фюрера на «дворцовый
30 мая 1932 года рейхспрезидент потребовал отставки Брюнинга. Новым фаворитом Гинденбурга и новым рейхсканцлером Германии стал фон Папен. Однако перед тем, как назначить нового главу правительства, Гинденбург вызвал к себе Гитлера и коротко сообщил ему, что он намерен сделать Папена канцлером. Далее он сказал, что, по его сведениям, Гитлер с этим согласен. Правда ли это? Гитлер коротко ответил: «Да». На этом аудиенция закончилась. Папен устраивал Гитлера только потому, что он был известен как человек, явно симпатизировавший нацистам.
Папен был связан и с кругами дворянства, и с кругами промышленников (через жену), но ни те, ни другие не принимали его всерьез. Выдвигая Папена на пост главы правительства, Шлейхер, очевидно, действовал по принципу Клемансо, который как-то сказал: «Выбирайте глупейшего!» Таким образом, Папен должен был служить лишь переходной фигурой к более жесткому правителю.
Кабинет Папена сразу же окрестили в Германии «кабинетом баронов» — семь папеновских министров были крупными помещиками, министр труда Шефер — директором концерна Крупна, министр юстиции Гюртнер — верным агентом Гитлера.
К этому времени экономический кризис в Германии достиг кульминационного пункта.
«Кабинет баронов» начал свою деятельность с того, что объявил о мерах по дальнейшему сокращению пособий по безработице (предельный срок выплаты этих пособий был сокращен до 6 недель, т. е. более чем в четыре раза) и увеличению налогов. Обстановка в Германии резко обострилась.
В политической области правительство Папена пошло прежде всего на далеко идущие уступки нацистам: 4 июня был распущен рейхстаг, вслед за этим отменен запрет СА.
Но наиболее важное значение имели меры, проведенные Папеном в Пруссии: здесь был подготовлен и проведен в жизнь государственный переворот, сыгравший решающую роль в расчистке дороги Гитлеру.
В Пруссии тогда существовало социал-демократическое правительство во главе с Зеверингом. Для крайней реакции, стоявшей за спиной ультраправых, было важно свергнуть это правительство, чтобы в главной германской земле обеспечить полную поддержку своим планам. Однако добиться этого конституционными методами оказалось невозможно, несмотря на большой прирост голосов, поданных за нацистов. Поэтому Папен решил действовать неконституционным путем. В обход конституции он назначил нового премьер-министра Пруссии (этот пост занял ставленник Крупна Франц Брахт), который явился в сопровождении также вновь испеченного полицей-президента в резиденцию Зеверинга и приказал тому «очистить помещение». Вместо того чтобы оказать отпор этим наглым действиям Папена, Зеверинг пролепетал, что он «уступает лишь силе»… и покинул свой пост. Так социал-демократы без сопротивления отдали крайней реакции власть в ключевом пункте — в Пруссии. Это произошло 20 июля 1932 года, оценивая последствия капитуляции Зеверинга, вождь КПГ Эрнст Тельман тогда же сказал: «С 20 июля Германия вступила в полосу непосредственной борьбы нацистов за власть».
КПГ была единственной партией в Германии, которая последовательно боролась против наступления нацистов, мобилизовывала массы на отпор нацизму. Она организовала широкое движение, известное в истории под названием «антифашистское действие», неоднократно обращалась к социал-демократам с предложением создать единый фронт борьбы против фашизма, практически осуществляла тактику единого фронта везде, где это только было возможно. Однако раскол рабочего класса, упорное нежелание правых социал-демократов предпринять совместные действия с коммунистами ослабили рабочее и демократическое движение в роковую в истории Германии минуту, когда над страной нависла смертельная угроза фашизма.
«Народобоязнь» немецких верхов привела к тому, что перед лицом фашизма они оказались совершенно бессильны, то пытаясь умилостивить Гитлера, сговориться с ним, то предаваясь бесплодным словопрениям на тему: нацисты и рейхсвер. Верхи тешили себя надеждой на то, что, если гитлеровцы решатся на путч, рейхсвер этот путч подавит. Образец таких домыслов Брюнинг приводит в одном из писем, опубликованных уже через два года после окончания войны: «Между Шлейхером, Гаммерштейном (один из руководителей рейхсвера. — Авт.) и мною существовало полное единство в отношении того, что, если наци захотят повторить марш Муссолини из Неаполя в Рим, рейхсвер покончит с ними…»