Преступники и преступления. Женщины-убийцы. Воровки. Налетчицы
Шрифт:
— Это просто коньяк был некачественный. Сейчас я налью вам сердечных.
И накапала в стакан с водой клофелина. Но и эта доза не лишила упрямца жизни. Устав лицемерить, дама достала из бардачка выкидной нож и приказала водителю прикончить отяжелевшего пассажира. Лепеха, успевший к тому времени согреться полбутылкой водки, послушно выполнил задание. Труп снова облили бензином и сожгли.
Было это в Житомирской области под Малином.
Выждав определенное время, Саченко позвонила жене убиенного и сообщила, что ее муж сделал хороший бизнес за бугром и собирается пригнать шикарный «ситроен». А через три дня опять позвонила Бировцевой и напросилась на чаи. Когда хозяйка вышла на кухню, Любовь Васильевна влила ей лошадиную дозу клофелина, но толи у супругов был иммунитет на этот препарат, то ли последний был
Интересно, что мать хладнокровной убийцы, выступая свидетелем, горячо хвалила ее за сердобольность и участливость к нищим. А во время обыска в квартире Саченко был найден целый склад ампул с клофелином и строфантином, которые бизнесменша покупала по поддельным рецептам.
РАЗДЕЛ VI
ЛЕДИ-ТЕРРОР
ВЕДЬМЫ В ОГНЕННЫХ ПАЛАТАХ
21 февраля 1680 года Париж прощался с женщиной, чье имя без ужаса или хотя бы без содрогания уже не произносилось. Перед особым судом, восседавшим во дворце Арсенала, предстала Катерина Дезейе. Уголовный процесс еще не близился к концу, однако участь подсудимой была предрешена. Никто не сомневался, что Катерина, больше известная в миру как Монвуазен, будет казнена на костре. Парижский особый суд, учрежденный королем Людовиком XIV, добросовестно избегал оправдательных приговоров. Дрожащий свет чадящих настенных факелов не дотягивается до судейского стола, и строгие лица вершителей судеб остаются в полумраке.
Монвуазен тоскливо смотрит на судейские силуэты и танцующие на стенах тени. Она мало походит на колдунью. Полная, со слегка отекшим лицом колдунья скорее напоминает крестьянку. На лице — безучастность. Монвуазен четко и без колебаний отвечает на все вопросы. Ее откровения шокируют даже видавших виды судей. Один из них то и дело переспрашивает и вновь получает странный ответ.
— Госпожа Монвуазен, вы принимали участие в черных мессах?
Ответом служит кивок. Председатель суда просит ответить голосом. Колдунья громко бросает: «Да» — и вновь равнодушно смотрит на призрачную пляску теней. Она помнит все эти кощунственные обряды: обнаженная женская плоть, ритуальное омовение, два заблудших священника Мариетт и Даво читают свои тоскливые мессы на обнаженном животе. Сотни проведенных абортов, бурлящее колдовское зелье, способное и оживлять, и убивать…
— Вы подтверждаете тот факт, что священники во время служения мессы целовали срамные места на теле женщины?
Да, она подтверждает. Она говорит все, что от нее хотят услышать. Она прекрасно понимает, чем окончится весь этот процессуальный спектакль. С ведьмовских уст внезапно срываются имена сообщниц, от которых суд цепенеет. Суд требует подтверждений и, к своему ужасу, получает их: Доде, Бержеро, Трианон, Дюваль Белом, Шаплен, Пети, Делапорт, Пеллеунье, Вотье, Марре, Пулэн… Перечисленные особы не только производили аборты, но и готовили всевозможные яды.
— Приходилось ли вам поставлять зелье в Сен-Жер-мен или Версаль?
Монвуазен заколебалась. В ее глазах промелькнул испуг, но судьи его не заметили. Помолчав, колдунья отрицательно замотала головой и выкрикнула: «Нет». Тем не менее председатель суда повторил опасный вопрос.
— Нет, — решительно ответила подсудимая.
— Вы в этом уверены?
— Конечно.
Суд минуту совещался и наконец решил подвергнуть
В камере пыток колдунье бывать еще не приходилось. Она со страхом смотрела на палача, заскучавшего без работы, на странные лавки, крюки, доски. Все это предназначалось ей. В последний момент суд поменял палача, узнав, что прежний исполнитель ранее был тайным любовником ведьмы. Последними в камеру вошли судьи и заняли свои места за столом в углу. Палач приступил к своему обычному делу. Двое его помощников сняли со стены веревки и дубовые доски. Женщину заколотило и отбросило назад к двери. Один из охранников грубо сгреб, поволок на середину камеры и лишь теперь заметил, что Монвуазен пьяна. От нее действительно вовсю разило спиртным, что немало подивило судей. Кто-то тайком передал ведьме вино, а может, и сама она ухитрилась изготовить пьянящее зелье. Председатель суда скривился и поторопил начало чрезвычайного допроса.
Ведьму уложили на пол и между ее ног поместили две доски. Еще две доски наложили на ноги снаружи. Сильной рукой палач стянул все четыре доски веревкой, кряхтя с натуги и сдавливая ноги все туже и туже. Этот прием назывался «сапоги». Председатель суда Бушера подошел к лежащей на полу жертве и задал свой первый вопрос. Экзекуция началась. Палач вставил клин между внутренними досками и начал деревянным молотком забивать его все глубже и глубже. «Сапоги» сужались, сплющивая мышцы и ломая кости. Ведьма орала и, захлебываясь, называла имена, адреса, даты. Несмотря на это, молоток продолжал безжалостно стучать по клиньям. Судья Бушер, уже давно привыкший к подобным сценам, хладнокровно задавал новые вопросы. На его бледном невозмутимом лице иногда появлялся живой интерес. Случалось это тогда, когда несчастная ведьма упоминала известную особу или же пикантную подробность дворцовой закулисной жизни…
…Охота на парижских ведьм открылась два года назад. Некий портной Вигуре давал шумный обед по случаю своего дня рождения. К столу пригласили и провинциального адвоката Перрена, который с интересом взирал на незнакомые лица и прислушивался к городским сплетням. Под конец обеда, когда набитые и напоенные до отвала гости начали расходиться и расползаться, румяная пышнотелая мадам Босс, в очередной раз пригубив бокал вина, вдруг резко сменила тему. Она призналась, что занимается колдовством и умеет готовить таинственное зелье, творящее чудеса. Подвыпивший язык мадам Босс описывал такие картины, что за столом воцарилась гробовая тишина. Гости, которых доселе унять было невозможно, притихли и прислушались. Хозяин дома попытался остановить разговорчивую мадам, но та, мечтательно вскинув свой взор к потолку, внезапно изрекла:
— О, господа… Колдовство — великое дело. Оно может дать целое состояние и вечную славу. А какие клиенты! Все как на подбор: сплошные герцогини, маркизы, графы да князья. И всем отраву подавай. Эх, отравить бы еще троих-четверых — и я бы стала богатой до конца жизни. После этого можно и оставить это мрачное ремесло.
Мадам Босс закончила столь странную речь, обвела гостей туманным взглядом и вновь приложилась к вину. Хозяин дома, воспользовавшись паузой, мгновенно сменил тему разговора. Гости вновь засуетились над тарелками и бокалами. Пьяной болтовне мадам Босс мало кто придал значение. Но среди этих «мало кто» находился адвокат Перрен, пораженный этим сбивчивым рассказом. На следующий день адвокат встретился со своим старым другом капитаном Дебре и рассказал о подробностях вчерашнего обеда. «Мадам Босс ведьма? — вскинул брови Дебре. — Чепуха. Забудь об этом». Через пару часов капитан уже докладывал о ведьме королевскому судье по уголовным делам Ла Рени.