Преступный мир и его защитники
Шрифт:
НЕСТОР Александр Павлович
Родился в Омске в 1856 году Окончив курс Харьковского университета, в 1880 году поступил на службу В 1884 году был назначен судебным следователем виленского окружного суда, а в 1892 году членом екатеринодарского окружного суда В 1896 году вышел в отставку и поступил в сословие присяжных поверенных округа санкт-петербургской судебной палаты В качестве защитника принимал участие в процессах генерал-майора Пашкевича (обвинение в ростовщичестве), надворного советника Кочубея (подлог и вовлечение
Судебное следствие обнаружило источники, откуда исходило благосостояние дома Краевских. В течение многих лет подсудимый Ведерников играл в карты дома, в гостях, во всех клубах. Его посылали за добычей каждый день Широкие траты по дому не давали ему отдыха, ночная жизнь истощала его силы. Приблизьтесь к этой стороне дела — и вы увидите человека, расточившего свою жизнь, замучившего себя излишествами, истощенного и страшно усталого. Наблюдая Ведерникова в последних числах июля, мы видим его жалким, бессильным, с истерическими припадками.
Присяжный поверенный Марголин рисует затем душевное состояние подсудимого, почувствовавшего себя отвергнутым, его истерическую борьбу за свое положение в семье, взрывы безумной ревности и дикий экстаз мести, бросивший обвиняемого к прокурору. Охваченный чудовищными страстями, подсудимый отождествил свою месть с актом правосудия, создал улики и, гордый сознанием своей правоты, кинул ей в лицо обвинение в поджоге.
Свою речь защитник окончил воззванием к присяжным заседателям об оправдании обоих подсудимых.
Защитник подсудимой присяжный поверенный А. П. Нестор обратил внимание присяжных заседателей на то, что представитель обвинения не придает значения снятию оговора со стороны Ведерникова потому, что он не сделал этого во время предварительного следствия. Однако это было сделано Ведерниковым, но не перед следователем, которого он, естественно, боялся, а перед помощником начальника дома предварительного заключения, передавшим это, в свою очередь, лицу прокурорского надзора, и не вина Ведерникова, если объяснение его не дошло до следователя. Поджога не было. Следствием установлено, что два очень пьяных человека курили в^ комнате, наполненной легко воспламеняемым материалом. Кто из поджигателей перед самым пожаром поместил бы в, заготовленный костер восемь больших корзин белья, как это выяснилось на судебном следствии? Много нехорошего говорилось про Краевскую, но присяжные заседатели не забудут показания доктора Покровского, удостоверившего на суде ее лучшие качества — качества материнства по отношению к пасынку. Пристав впал в ошибку, поверив Ведерникову; ошибку эту повторил следователь, но теперь еще возможно исправить ее, так как решительное слово еще не произнесено. Краевская, благодаря безумному шагу Ведерникова, лишена свободы и томится среди каменных стен одиночной камеры, ожидая своего освобождения на основании справедливого и авторитетного слова присяжных заседателей.
Другой защитник, Зейлингер, сказал в защиту Краевской небольшую, но убедительную речь.
В своем последнем слове подсудимая со слезами стала говорить:
— Не виновата… Муж сгорел… Девочка осталась… Я в тюрьме…
И, не договорив, рыдая, она бессильно упала на скамью.
Ведерников только молча встал перед присяжными заседателями, и они удалились.
Прошло более получаса тяжелого, томительного ожидания, и, наконец, в пятом часу утра дрогнул отрывистый звонок. Наэлектризованная публика, как один человек, ринулась в зал. Наступило гнетущее безмолвие. Торжественно вышли присяжные заседатели, и старшина их
— Нет, не доказано, — был ответ присяжных заседателей на поставленный им судом вопрос: доказано ли было, что дача Краевского сгорела от поджога?
Истомившаяся публика не выдержала. Послышались радостные рыдания и крики. Председательствующий объявил А. А. Ведерникова и М. И. Краевскую свободными от суда и следствия.
УБИЙСТВО ПРОФЕССОРА ДОНБЕРГА
Летом 1900 года в Петербурге неожиданно разыгралось кровавое преступление, жертвой которого пал известный профессор-окулист Императорского клинического института, действительный статский советник Г. А. Донберг.
20 июля около 1 часа дня в квартиру его по Университетской набережной явился один из знакомых, Юлиан Геккер, и пожелал переговорить с ним наедине. Профессор принял его в своем кабинете, но не прошло и 5 минут, как вдруг до слуха стоявшего в коридоре у парадных дверей лакея долетел из кабинета звук выстрела, сопровождавшийся криком Донберга. Лакей бросился к дверям столовой комнаты и столкнулся здесь с выбегавшим профессором. В эту минуту раздался новый выстрел, и пуля вонзилась в косяк двери. Вместе с тем около дверей столовой показался взволнованный Геккер и направил дымящийся револьвер в бежавшего по коридору профессора. Лакей поспешил ухватиться за руку гостя и, несмотря на сопротивление, быстро обезоружил его.
На выстрелы прибежал также и ассистент профессора, доктор Коневский. Войдя в другой кабинет, где скрылся Донберг, он увидел последнего с побледневшим лицом.
— Меня Геккер ранил в живот, — объяснил ему профессор.
Коневский немедленно уложил его на диван и вышел из кабинета за льдом и сулемою. В дверях столовой ассистенту попался навстречу Геккер.
— Что вы сделали! Вы человека убили! — возбужденно обратился к нему ассистент.
— Ну, что ж? Очень рад, — спокойным голосом ответил убийца и спустился по лестнице в нижнюю квартиру, з которой проживала тетка его жены, Г. В. Рафалович. Вся семья Рафаловичей в это время сидела за завтраком, и Геккер ошеломил ее своим хладнокровным сообщением об убийстве профессора. Выпив стакан холодной воды, он снова поднялся в квартиру профессора, где и был задержан.
Несмотря на все принятые меры, Г. А. Донберг в тот же день скончался от раны.
Допрошенный в качестве обвиняемого в убийстве с заранее обдуманным намерением Юлиан Геккер сознался в своем преступлении.
По его словам, он еще в октябре 1896 года случайно познакомился в Пскове с девицей Ольгой Андреевной Фрейганг. Он до безумия увлекся ею, забыл, что почти вдвое старше ее (Фрейганг было тогда 22 года), и предложил руку и сердце. 3 ноября состоялась их свадьба. Три года супружеская жизнь их казалась счастливой. Ольга Геккер, по-видимому, любила своего мужа и не скупилась на ласки, окружая его заботливостью и вниманием.
8 декабря 1899 года, когда они оба еще находились в постели, в спальню вошла прислуга и подала молодой женщине письмо. Быстро пробежав его глазами, Ольга Геккер смутилась и поспешно разорвала письмо на клочки.
— Кто пишет? — поинтересовался муж.
— Портниха… Неинтересное… — замялась она.
Геккеру, однако, показалось очень странным ее поведение, и, подобрав клочки письма, он увидел, что оно написано по-немецки. Кто-то, скрываясь за подписью «Н», извещал, что «сегодня нельзя чего-то сделать, а завтра в полдень». Присмотревшись к почерку письма, Геккер узнал в нем руку профессора Донберга, имя которого по-немецки писалось «Herman».