Преступный мир [воспоминания сыщика]

фон Ланге Виталий Владимирович

Личности задержанных меня крайне заинтересо­вали, а поэтому я решился узнать, кто они есть в дей­ствительности.

В день задержания их я отправился бродить по разным притонам с целью узнать если не фамилию, то хотя <бы> судимость арестованных. Около часу но­чи встретил меня один воришка и говорит, что с меня следует на чаек, а когда я спросил, за что, то он, улыб­нувшись, сказал, что за беглого из каторги.

«Какого беглого?»

«Того самого дворянина, которого вы арестовали в ресторане позавчера».

«Разве он беглый каторжник? Как же его фамилия и за что он был сослан?»

«Фамилии его не знаю, но говорят наши товарищи, что вы арестовали каторжника Максима; за что он был сослан, не могу сказать, ибо я лично с ним не был знаком; говорят, что фамилию его знает Левка, кото­рый содержит трущобу».

По документу значится Добровольского имя Иван. Отправляюсь я к Левке и спрашиваю его, не знает ли он каторжника Максима и за что он судился. Левка от­ветил мне, что Максим судился за убийство Авидона, фамилии его не знает, но лично был

с ним знаком.

Придя в участок и вызвав Добровольского, я сооб­щил ему, что я узнал, кто он, что его зовут Максимом, а не Иваном, и что он был осужден в каторжные ра­боты.

В ответ на это Добровольский заявил мне, что мно­го таких найдется личностей, которые готовы сказать, что он даже убийца, так как я уже сообщил, что он беглый каторжник, и просил освободить его немедлен­но или же пригласить в участок прокурора для заявки на меня жалобы.

Добровольского я осмотрел с ног до головы, в осо­бенности я обратил внимание на голову с целью най­ти признак бритой половины, а также на теле татуи­ровку. На груди у него были инициалы М. Г. и рису­нок ангела. Относительно букв он заявил, что это ини­циалы бывшей его невесты.

Ночью поместив в арестантскую камеру, где нахо­дились Добровольский и Веселкин, двух своих людей, <я> приказал им следить за Добровольским.

В час ночи я вошел тихонько в эту камеру и громко крикнул: «Максим!»

В ответ на это Добровольский совершенно маши­нально ответил: «Что?».

«Так это вы Максим, г. Добровольский», обратился я к нему.

«Нет, я не Максим, а Иван», грубо ответил он мне.

Упорство и нахальство Добровольского вынудили меня отправиться к судебному следователю 4 уч., произ­водившему следствие об убийстве Авидона, и просить его сообщить мне имена и фамилии подсудимых, при­влеченных к делу об убийстве Авидона.

«Кого вам нужно из обвиняемых по этому делу», спросил меня следователь.

«Я задержал одного человека, назвавшегося дво­рянином Иваном Добровольским, а мне сообщили, что настоящее его имя Максим, сосланный в каторгу за убийство Авидона на Средней ул.».

«Максим! это будет Грабовецкий, вот его фотогра­фическая карточка, снятая после приговора суда, мо­жете вы ею воспользоваться».

Карточка была очень похожа на задержанного. По­благодарив следователя за любезность, я поехал в уча­сток, где приказал вызвать Добровольского.

«Здравствуйте, г-н Добровольский, он же Максим Грабовецкий, убивший Авидона, здравствуйте! знако­ма вам эта карточка?»

«Да, я Грабовецкий, на карточке изображен тоже я, пишите протокол. Недолго пришлось погулять на сво­боде, надо идти на старую квартиру, на Сахалин. Сколь­ко труда и здоровья стоило, пока добрался до своего города: одного товарища сожрали и много, много горя перенесли».

Веселкин также сознался, что он есть Григорий Толстоганов - беглый из Сибири.

Грабовецкий присужден к 40 ударам плетью и вод­ворению бессрочно на Сахалин. Толстоганов - на год в тюрьму с возвращением в ссылку.

XV

Разговор мой с Максимом Грабовецким о поне­сенном им горе во время бегства с Сахалина, а в особенности о том, что они сожрали товари­ща, меня заинтересовал и, несмотря что время было идти обедать, я решил остаться в участке и тут же пообедать. Послав человека в ресторан за двумя обе­дами, я просил Грабовецкого рассказать мне все то, что он испытал во время бегства, ибо я никак не мог допустить мысли, что возможен побег с острова Саха­лина. Обеды принесены: один из них я отдал Грабовецкому, порезав ему лично говядину, жаркое и, дав ему только одну ложку, предложил пообедать. Часо­вой-городовой стоял возле Грабовецкого безотлучно. Я также принялся обедать. Кончив обед, Грабовецкий перекрестился и поблагодарил меня за угощение.

Он начал свой рассказ с того, как более 800 человек каторжников, в числе коих был и он, было отправ­лено из Одессы на пароходе «Кострома». Путешество­вали морями около 2-х месяцев. По пути от солнеч­ного удара умерло 4 товарища, которые похоронены в море. «На Сахалине с нас сняли кандалы и мы были на свободе. Многие живут со своими семействами, имея собственные свои дома и участки земли.

Бежать с острова можно только зимою и то не во всякую зиму, а только когда замерзает пролив. Нас 12 человек каторжников сговорились бежать. Портового часового ночью мы убили и, взяв ружье и одежду его, отправились по льду к стороне материка. Провизией запаслись на трое суток. Одежда наша была легкая: ка­зенный арестантский тулуп, суконные куртка и брю­ки и валенки. Мороз доходил до 45°, дыхание захва­тывало. Пробежим бывало версты 3-4, согреемся нем­ного и опять скорым шагом. Насилу доплелись до материка. Местности никто из нас не знает, идем на произвол судьбы. Начались непроходимые леса - тай­га. На четвертый день потеряли одного товарища, умер­шего от холода. Осталось нас 11 человек. По пути ни одного селения и ни одной живой души, лес беско­нечный, провизия вся истощилась и нет возможности выбраться на дорогу. Остановились мы и стали рас­суждать, что нам делать и как поступить; некоторые советовали возвратиться обратно на Сахалин, а дру­гие решили продолжать путь дальше, говоря, что на возвращении обратно так же придется голодать, как и сейчас. Так как все мы двое суток ничего не ели и силь­но истощились, то решили принести одного из наших товарищей в жертву, указав на одного, как по мнению большинства, он, по своей слабости, не сможет дота­щиться до ближайшего

селения и перенести такого жестокого путешествия. Смертный приговор привели в исполнение: ударом ножа в сердце свалился нес­частный наш коллега. Очистив от снега местечко (с нами были два топора и лопата) и разложив сучья деревьев, подожгли их. Мне предложили очистить покойника (распотрошить его), но, откровенно гово­ря, я не мог этого исполнить: либо из жалости к то­варищу, либо из брезгливости. Операцию над ним произвел другой, который был сослан в каторгу за убий­ство целой семьи - шести душ. Воды у нас не было, пришлось пользоваться снегом. Сжарили друга, как хорошего поросенка и, вернее сказать, как шашлык и, подкрепившись им, отправились дальше в дорогу. Еды у нас должно быть суток на четверо. "Все тот же про­клятый бесконечный лес, когда же ему будет конец и когда мы доберемся до жилого домика?" спросил я товарищей. Наконец, вышли мы на опушку леса и, пройдя версты две, увидели огонек. Общий восторг; ускоренным шагом направляемся туда. Вблизи видны несколько избушек; заходим в ближайшую к нам. Хозяин избушки, старик, оказался очень любезным, предложил поужинать и переночевать. Мы хорошо обогрелись и плотно поели. Старик оказался сослан­ным поселенцем и сочувствовал нам. Положились мы спать на полу; проснулись мы ночью около 4 часов на другие сутки; спали более суток, т. е. почти 30 часов. Разбудив старика, попросили его покушать; старик приготовил для нас борщ с говядиной и хлеб. После еды мы опять положились и проспали до 3-х часов дня. За целую неделю бессонных суток, мы хорошо отдохнули и пришли в себя. Никакой холод так не утомляет и не ослабевает человека, как бессонница. На следующий день решили отправиться в путь. Ста­рик приготовил нам провизию суток на трое: сжарив теленка и двух поросят, наделил нас хлебом и указал нам направление до ближайшего селения. Остатки жаркого от товарища мы бросили собакам. На чет­вертый день мы добрались до селения; там была церковь. Зашли мы в первую хатку, называемую по- сибирски фанзою и принадлежащую китайцу. Хозяин ее оказался не менее любезный, чем старик. Он нас накормил, нагрел, да еще в дорогу приодел в хоро­шую теплую одежду; арестантскую одежду мы оста­вили китайцу, он торговал в городе одеждою. Пробыв у него двое суток и запасшись провизией, мы отпра­вились дальше по указанию китайца. Пройдя двое суток, мы заметили вдали экипаж, окруженный тремя верховыми всадниками. Здесь мы решили задержать экипаж и воспользоваться деньгами и имуществом. У нас была всего одна винтовка, отобранная у убитого нами часового. Когда экипаж приблизился на расстоя­ние не более 40-50 шагов, мы приказали остановить­ся. В экипаже сидел господин. В ответ на наше тре­бование всадники начали стрелять в нас, причем двух убили наповал и трех тяжело ранили. Я произвел из винтовки два выстрела, но неудачно, а поэтому решил бежать. Спаслось нас 5 человек, один был легко ранен в левую руку. Экипаж последовал дальше.

Оставшиеся нас 5 человек пошли в дорогу. По пути нам попадались деревушки, небольшие хутора и от­дельные избы; народ все бедный, но весьма госте­приимный, всюду нас обогревали и кормили, везде сочувствуя нашему положению.

Вблизи Иркутска я встретился с Григорием Тостогановым (Так в тексте (Прим. ред.)), которого знал еще из Одессы, он был со­слан на поселение в Сибирь, и, тоскуя по своей роди­не и семье, решил также бежать. Тостоганов присоеди­нился к нам. До Иркутска мы шли пешком или нас подвозили на подводах. С Иркутска мы выехали железною дорогою. Деньги у нас были, мы достали их под Иркутском у одного помещика, у которого ока­залось 6500 рублей. Помещик ехал со своего имения в Иркутск. Мы его и кучера сбросили с экипажа, не нанося никому никакого оскорбления и насилия. Он по первому нашему требованию вручил бумажник с деньгами. Лошадей его бросили в одной версте от го­рода. Заехали по дороге к одному мужику, предложи­ли ему купить их, но он, зная, кому принадлежат они, отказался. Деньгами поделились по 1080 рублей, я получил 1100 рублей, как старший команды. Подлож­ный паспорт и все документы я приобрел в Оренбурге за 16 руб. у одного еврея. Будучи хорошо грамотным, я вызубрил свой документ. Вот почему я так бойко отвечал на ваши вопросы, когда вы спрашивали меня, когда отбывал я воинскую повинность, кто городской голова, как фамилия полициймейстера, выдавшего паспортную книжку и т. д. С товарищами я расстался в Челябинске. Пешком в сильнейший мороз прошлялся около двух месяцев, бывали дни, что по трое суток крошки хлеба во рту не было, а теперь обратно на Са­халин. Прощай, дорогая Одесса, моя родина». Грабовецкий прослезился.

XVI

Покупщики краденого и укрыватели - «блатыкайн». Мне кажется, что если бы воры, гра­бители, убийцы и другие преступники не име­ли бы возможности сбыть или скрыть похищенное или награбленное, то, несомненно, число преступлений значительно уменьшилось бы. Преступник, перед со­вершением известного преступного деяния, должен для себя приготовить место для скрытия похищенного или ограбленного, служащего вещественным доказа­тельством, изобличающим его в совершении преступ­ления. А поэтому все зло в преступном мире заклю­чается отчасти не в тех лицах, которые совершают преступления, а в тех, которые способствуют соверше­нию преступлений. Укрывая преступников и все ими добытое или приобретая таковое, сохраняют они так, что не представляется возможным полиции разыс­кать похищенное и привлечь к ответственности дейст­вительных преступников, совершивших это преступ­ление.