Преторианцы
Шрифт:
– Вот ты говоришь, Валериан, что смерть Коммода от апоплексического удара прямо накануне Нового года – это чудо, символ того, что все плохое осталось в прошлом, и новый год начался с нового императора. Но я возражу тебе. Это не чудо, а лишь совпадение, обусловленное закономерностью. Я хоть и не жил много лет в Риме, но знаю, как пил и развлекался сын моего дорогого Аврелия. Он давно мог умереть давно от таких попоек. А я вот расскажу о настоящем чуде. Ты, я вижу, не особенно чтишь богов, Валериан, а напрасно. В их власти вся наша жизнь.
– Дело каждого свободного человека – верить во что он хочет или не верить! – вставил Валериан. – Так о каком чуде идет речь? О воскресении христианского бога?
– Нет, конечно нет. Публий, – обратился Помпеян к Пертинаксу, по старой дружеской привычке. – Ты об этом знаешь, но не мешало бы и тебе вспомнить наши великие победы.
– Готов поспорить, уж не о чуде ли с дождем и градом ты хочешь рассказать? – усмехнулся Пертинакс.
– Да,
– Мне рассказывали, что с ладонь ребенка! – вставил Пертинакс.
– Нет, это преувеличение! С орех, не больше. Но и такого града хватило, чтобы квады, шедшие в бой без доспехов, сильно пострадали от него и спрятались в лес. Представьте себе – словно десятки тысяч пращников одновременно ударили с неба! Легионеры благодаря броне стояли спокойно. В придачу к граду боги послали нам на помощь молнии. Если вначале египетский Шу нам поспособствовал, то теперь наш славный Юпитер вступился за своих сынов. Молнии били часто. Лес, в котором укрылись квады, загорелся, и они побежали к нам, чтобы не сгореть заживо. Варвары вместе с их вождем Ариогезом сложили перед легионом оружие, добровольно сдавшись в плен. Они поняли, сколь могущественны боги на римской земле. Вот это чудо, Валериан!
– Ну, уж так и чудо! – возразил грамматик. – Я много путешествовал и наблюдал за природой. Как ты говоришь, Клавдий, в тот день стояла невыносимая жара? Но ведь именно такая жара и является предвестником сильного дождя и бури. Я сам не раз попадал в такое же положение, как Двенадцатый легион, и уверяю тебя, вымокнув до нитки, тоже иной раз подумывал: а не Юпитер ли, или как там? – Шу, буйствует на небе, но разум у меня всегда брал свое.
– Нет у тебя разума, слова одни! – буркнул Клавдий Помпеян, впрочем, без всякой злобы.
Он спокойно относился к людям разных вер и даже к тем, кто не верил в богов. Как друг Марка Аврелия он рассуждал философски – каждому свое.
– Такие же любители поговорить, как ты, Валериан, – продолжал Помпеян хмуро, – распускают слухи, будто бы Коммода убили.
– Но это точно не я! – парировал грамматик. – К чему мне говорить то, что лично для меня совершенно безразлично?
– Странный ты человек. Не интересуешься современностью, только книги тебе подавай. Что ты там принес сегодня почитать, Марциала? А ведь дело нешуточное – вдруг, окажется, что на самом деле это вовсе и не слухи, а императора убили? Молва уточняет, что задушили. Значит, надо убийц найти и казнить!
– «Тот, кто без смерти достиг славы – вот этот по мне» – написал Марциал, – процитировал Валериан. – И еще его же слова: «Тот не по мне, кто легко добывает кровью известность».
– Что? – буркнул Клавдий Помпеян.
– Я хочу сказать, Марциал для меня олицетворяет истинное величие, он достиг своим творчеством славы и почета при жизни, а Коммод что? Кто его добрым словом помянет? Уверен, что, когда пройдет лет сто, наши потомки будут вспоминать о нем как о злобном гладиаторе на троне, любившем наряжаться в Геркулеса и умершем так кстати накануне Нового года. Никто и не вспомнит, что он сын Марка Аврелия.
Пертинакс понял, что пора вмешаться в диалог. И дело даже не в том, что Клавдий
Кроме того, Пертинаксу было очень неприятно обманывать своего друга Клавдия Помпеяна, даже не представлявшего себе, какую роль в такой неожиданной смене власти сыграл его бывший выдвиженец. Если Пертинакс и чувствовал стыд за участие в заговоре против Коммода, то только перед Помпеяном, честно служившим сыну Марка Аврелия. Императору не хотелось, чтобы он узнал неприглядную правду.
Сейчас необходимо было направить разговор в другое русло, дабы тема слухов забылась сама собой хотя бы на сегодняшний вечер. Пертинакс позвал рабов и попросил их подбросить углей в жаровни, обогревавшие триклиний, так как система гипокауста не справлялась с созданием достаточного тепла.
– Опять похолодало! – сказал император. – Снег вновь может сегодня пойти. Один раб, понимающий в изменениях погоды, так говорит. Ни разу еще не ошибся. Твой рассказ, Помпеян, про битву во время грозы, который я уж не раз слышал, напомнил мне о моей битве. Сегодняшний холод как раз заставляет вспомнить об этом.
– Это про то сражение на льду ты говоришь? – спросил Клавдий Помпеян. – Я уж плохо помню. Давай расскажи, разогрей кровь воспоминаниями.
– Храбрые мужчины меряются своими… – по-доброму улыбнулся Валериан. – Победами, конечно!
– Зимой мы погнали язигов за Данубий. Мой Первый вспомогательный легион вступал на лед реки когорта за когортой. Я думал, Зантик – царь язигов – давно убежал, воспользовавшись нашим медленным выходом на лед. А он, наоборот, только этого и ждал. Всадников у него было много – все в шкурах медведей и волков, им мороз нипочем. Как только весь легион оказался на льду, Зантик направил язигов на нас. Кони скользили, и это не дало им разогнаться и быстро напасть на нас, а нам позволило успеть встать в большой квадрат. На каждой стороне по много рядов легионеров – такую стену не проломить! В центре этого квадрата стоял я со штабом, легионная кавалерия, ауксиларии. Понятно, что зима в варварских землях намного суровее нашей, и лед на реках толстый и крепкий. Но даже самый толстый лед может треснуть, если в одном месте встанут несколько тысяч человек. Никаких египетских философов-магов у нас не было, как у Марка Аврелия, но мы молились сами – Юпитеру, Марсу, Геркулесу, Белонне. И лед стоял под нами тверже скалы. Легионеры уперлись в щиты, чтоб не скользить, выставили копья и ждали. Конные язиги примчались, но мы стояли. Зантик думал, наверное, что мы, римляне, непривычные к битвам на льду. А мы и на льду реки показали себя, как и в поле. Легионеры хватали язигов за их копья или коней за узду и гриву и стаскивали варваров на лед и добивали. Конечно, варвары пытались отойти, чтоб начать новую атаку, но легионеры вцеплялись в них намертво – за шкуры, в которых они были одеты, за конские хвосты. И хоть язиги и окружили легион, но пробиться ко мне, чтоб убить, не могли. Скользкая поверхность не давала нормально сражаться, и мои легионеры и варвары, на коленях, ползком и плашмя бились на льду. Странное зрелище! Совсем не героическое. Упавшие кони скользили по льду и растекавшейся крови, вставали и снова падали. Я видел, как многие наши, потеряв при скольжении оружие, нападали на язигов с голыми руками и душили их. Варваров становилось все больше вокруг нас – они прибывали. Зантик лично вел их. Я не сомневался в стойкости моего легиона, но так как на льду людей и коней становилось все больше и больше, он начал давать трещины. Вот ты, Валериан, не веришь в богов, а я в тот день горячо взмолился и обещал в жертву Юпитеру много быков, лишь бы лед окончательно не треснул. И все обошлось! Юпитер был с нами. Зантик понял – нас не сломить и увел своих людей.