Преторианец
Шрифт:
Ее глаза смотрели в глаза Годвину. Смотрели не слишком прямо, пьяный от страсти взгляд уплывал, щеки ее разгорелись, голые маленькие груди с крупными твердыми сосками покрывал горячий пот. Она была на краю оргазма, рвалась к нему, и он увидел, как она наконец отпустила его взгляд, и прежде, чем он мог бежать, прежде, чем кто-то мог что-то сделать, она достигла пика, тихонько застонала, прикусила губу, чтобы удержать крик, когда тело ее судорожно выгнулась, словно хотела покончить с этим и не могла, не могла ни замедлить, ни справиться с этим, и продолжала стонать в перерывах между порывистыми глотками воздуха, и ее огромные глаза медленно
— Merde, [40] — шептал он, — проклятье… — и больше не находил слов. Сидел, странно перекосившись, как огромная сломанная кукла.
Годвин снова взглянул на женщину на кушетке, молясь про себя о чуде, чтобы ее здесь не стало или чтобы это была не она, не Присцилла Дьюбриттен.
Они сидели в полутьме, каждый смотрел в пространство, каждый ушел в кокон пережитого потрясения, словно всех их оглушил, ослепил и лишил способности защищаться ужасный взрыв. В голове у Годвина было пусто. К его чести, ему ни на минуту не пришло в голову, что друзья его предали. То, что происходило между Присциллой и Клайдом, к нему не имело отношения. Не имело, пока он не вошел в эту дверь. Но ему было одиноко. Он был не слишком уверен, что сидящие рядом люди ему знакомы. Скоро он должен был это выяснить, но пока был не слишком уверен.
40
Дерьмо (фр.).
Спустя какое-то время Присцилла вышла на кухню, выжала несколько лимонов и принесла на подносе графин с лимонадом и стаканы. Они слышали, как она, вернувшись в кухню, колет ножом лед. Первый стакан Годвин выхлебал чуть ли не в один глоток, а потом сидел, прихлебывая и пытаясь привести мысли в порядок… стараясь хоть о чем-то подумать. Рано или поздно кто-то должен был заговорить, но пока они сидели, потели и сомневались. Когда она заговорила, ее голос прорвался в его одиночество.
— Не сердись на Клайда, Роджер. Одно ты должен понять прежде всего: это моя вина. Со мной и вправду что-то не так. Или я… другая. Я, наверно, похожа на свою мать. Не знаю… Иногда мне так хочется надеяться… а потом все становится темно и я теряюсь.
Клайд уже надел брюки и рубаху. Он гладил пальцами свои непокорные волосы.
— А, черт, Роджер, ты же понимаешь. Она старается снять меня с крючка. Ну, я уже давно сижу на крючке. Ты ее не слушай. Господи, да она ангел, невинный доверчивый ангел. Это все я. Ради бога, ты же не хуже меня знаешь. Ты знаешь, какой я. Я ничего не могу с собой поделать. Взгляни на нее, Роджер. Это же хрупкий ребенок. Это все я, только я, ты ее не слушай…
Присцилла тихонько качала головой. В глазах ее стояла темная пустота. Годвин не мог видеть этих огромных глаз цвета кофе с молоком, но он видел грациозный изгиб ее шеи, когда она повернулась
— Правда в том, что я буквально довела его до этого… он держался безупречно, как джентльмен, что бы он сейчас ни говорил. Я с ума сошла, я хотела, чтобы это случилось… ты должен мне верить. А потом уже не могла остановиться. Слушай меня, Роджер. Я и сейчас не хочу останавливаться.Не хочу… не могу. И Клайд тоже не может. Ты бы смог, Клайд? Мог бы это прекратить? Ты действительно хочешь?
Голос ее дрожал, но не очень. Она была так собранна, что Годвина пробрал озноб.
Клайд сказал:
— Кто-то должен меня остановить. Хорошо бы кто-нибудь всадил в меня пулю и покончил с этим… черт, он бы, пожалуй, оказал мне услугу.
Годвин сказал:
— Если Макс Худ узнает, он тебя точно остановит.
Клайд визгливо засмеялся.
— Он бы меня убил и спокойно лег спать. Слышал я, что он вытворял в пустыне.
— Ну, он бы тебя остановил. Он без ума от Присциллы.
— Прекратите, — вскрикнула она. — Пожалуйста, перестаньте! Никто ничего не узнает, и никто никого не убьет. До сих пор никто не знал, а теперь у нас есть…
— Что значит «до сих пор»? Ты хочешь сказать, это не первый… — Годвин не договорил. Если ловишь кого-то на чем-то плохом, это всегда не в первый раз, не так ли? — И давно это началось?
— Несколько месяцев, — сказала она. — Почти сразу, как мы познакомились… задолго до того, как ты появился.
— Я с первого взгляда попался, приятель. Постарайся понять — постарайся взглянуть на это по-моему… при моей-то слабости… только в этот раз есть большая разница… на этот раз я влюбился. Я ее люблю. Не так она молода, чтоб нельзя было полюбить… и я буду ждать ее, старина. Слышишь, что я сказал?
— Господи, Сцилла, — сказал Годвин, — все собираются тебя ждать. Макс, Клайд, выстраивается целая очередь… хотя, Клайд, надо сказать, не стал дожидаться.
Клайд обернулся к Присцилле.
— Ты сказала, теперь у нас есть… что есть?
— Ну, теперь мы не одни с нашей тайной. У нас есть союзник. Человек, который нам поможет. У нас есть Роджер. Совсем другое дело.
Годвин вздохнул. Что тут скажешь?
Присцилла принимала ванну. Клайд натягивал смокинг, собираясь в клуб.
— Помоги мне с этими запонками, а, приятель? Так, слушай, как ты на это смотришь? То есть ты меня ненавидишь? За то, что я с ней сделал?
— Ох, Клайд, как же я могу тебя ненавидеть? Я даже винить тебя не могу. Стоит только взглянуть на нее… Но, видит бог, ты дурак. Ты наверняка погубишь свою жизнь, а может, и ее.
— Ее — нет, приятель. Только не ее. Ты не представляешь… она умеет о себе позаботиться. Может, она сама этого не знает, но ее делала та же фирма, что строила Стоунхедж.
— Хендж. Он называется Стоунхендж.
Годвин, справившись с запонками, отступил назад. Дыхание Клайда пахло бренди.
— Ладно, значит ты погубишь себя. Тоже достаточно плохо.
— Я знаю, знаю. Может кончиться смертью. Тони… не представляю, что он со мной сделает, если узнает. И Худ. У меня мурашки по коже. Страшно даже подумать, что он сделает. Чертов дурень, никак не разберется, то ли он девочке отец, то ли брат, то ли жених… и — я не шучу, приятель, — если она меня выгонит, богом клянусь, я покончу с собой. Я не сумасшедший, Роджер, только без нее мне лучше умереть. Я люблю эту девочку. Я ее не обижу, приятель, я… я…