Превращения гиперболоида инженера Гарина
Шрифт:
После долгих обсуждений оргкомитет решил ограничить конференцию фундаментальными физическими проблемами, перенеся доклады, посвященные применениям лазеров, на отдельную конференцию.
Пять дней с раннего утра до позднего вечера шли дискуссии. Теперь полупроводниковые лазеры заняли равноправную позицию, наряду с газовыми и теми, которые по традиции называют твердотелыми, как будто полупроводники не принадлежат к числу твердых тел. Специальное заседание пришлось посвятить совершенно новой области — нелинейной оптике, изучающей процессы, возникающие под действием гигантских
Самыми драматическими здесь были, пожалуй, доклады о когерентном комбинационном рассеянии, которое авторы по зарубежной традиции называют вынужденным рамановским излучением, или рамановским лазером.
Комбинационное рассеяние света, открытое в начале 1928 года Ландсбергом и Мандельштамом и независимо Раманом и Кришнаном, уже давно стало мощным средством изучения жидкостей и кристаллов. Применение лазерного света привлекало не только огромным ускорением исследований, но и возможностью обнаружения новых эффектов. Теория предсказывала, что лазерный свет при известных условиях должен рассеиваться совсем не так, как свет от обычных источников. Многие пытались это найти, но неудачно. Е. И. Вудбери из лаборатории Хеллворса рассказал о том, как почти случайно, изучая причины ошибок, обнаруженных во время обычной работы по исследованию некоторых жидкостей по комбинационному рассеянию в них света лазера, они наткнулись на неуловимый эффект. Теперь его без труда изучают во многих лабораториях.
Бурное развитие квантовой электроники отчасти отображается двумя цифрами — лишь оглавление трудов конференции занимает 13 страниц, а сами труды заполняют почти 2000 страниц большого формата.
Через три года специалисты по квантовой электронике подготовили свою четвертую международную встречу. Но то, что там было запланировано, могло выдержать только мужественные и тренированные люди. Им предстояло заседать уже трижды в день с восьми часов утра до вечера. Иначе невозможно за отведенное время охватить все богатство, накопленное квантовой электроникой за минувшие три года.
И СНОВА… ПРЕДЧУВСТВИЯ
ХАУ ДУ Ю ДУ!
Низкий величественный звук потряс окрестности. Он заглушил тихое урчание двигателя «Волги». Водитель видел в зеркальце, как беззвучно шевелятся губы одного из пассажиров. Это было как в немом кино. Мимо автомобиля проносились густые подмосковные леса. Под колеса уходила серая полоса асфальта. Как тени, проскакивали встречные машины. Все звуки исчезли, подавленные ни с чем не сравнимым рокотом реактивных двигателей.
Не успели путники приспособиться к этому молчаливому и ревущему миру, как грохот начал быстро ослабевать и снова возник свист ветра за окнами и шуршание шин мчащейся машины, а потом и трели какой-то бесстрашной пичуги. Далеко впереди из-за леса появился силуэт реактивного лайнера, круто взмывающего в голубую высь.
Машина огибала Шереметьевский аэродром. Вдали, как затихающая струна контрабаса, звучал рокот уходящего самолета.
— Почти как на космодроме, — сказал один из путников.
— Не бывал, — откликнулся
Машина проехала вдоль здания аэропорта и развернулась к стоянке. Вслед за ней подъехала вторая и стала рядом. Приехавшие вышли и направились туда, где на многих языках было написано «Прибытие».
Один из них — очень высокий и худощавый — что-то весело говорил, сопровождая слова энергичной жестикуляцией. Ему спокойно отвечал плотный человек в очках.
— Хуже нет, чем ждать, — сказал высокий.
— Хуже нет, чем ждать и догонять, — поправил его второй.
— Пожалуй, догонять хуже. Пусть лучше нас догоняют, — добавил их спутник.
— Подождем, — заключил высокий. — Подождем, осталось немного.
И действительно, вскоре у горизонта показался самолет. Он приближался, как орел к гнезду. Выпущенные под крыльями шасси напоминали огромные лапы. Переднюю стойку при некоторой дозе воображения можно было принять за клюв. Опущенные закрылки напоминали распущенные маховые крылья, которыми птица тормозит свой полет перед тем, как сесть.
Самолет мягко коснулся бетонной полосы, плавно затормозил и начал выруливать к зданию вокзала.
Несмотря на то, что из самолета вышло около сотни человек, встречающие сразу увидели тех, ради кого они приехали сюда в это раннее осеннее утро.
— Здравствуйте, как поживаете? — еще издали кричал один из приезжих, моложавый мужчина, его очки весело блистали в лучах яркого солнца. Он был высок ростом и легко нес свое небольшое брюшко.
— Хау ду ю ду, Саша, — радостно говорила его спутница, протягивая руку самому высокому из встречающих.
— Хау ду ю ду, Фрэнсис, — приветливо отвечал он, и они долго трясли друг другу руки.
И когда она со своим: «Хау ду ю ду, Никола» — обратилась ко второму из встречающих, первый со словами: «Здравствуйте, Чарли, вы здорово говорите по-русски», — протянул руку ее мужу.
— Здравствуйте, здравствуйте, я очень плохо говорю по-русски, — отвечал тот, а третий из встречающих, чуть отступя в сторону, щелкал своим фотоаппаратом.
Потом подошел и он и получил свою порцию «Хау ду ю ду» и «Как поживаете», и все направились в холл.
Обычные фразы «Как летели?», «Как самочувствие?» и «Вы прекрасно выглядите» заполнили первые минуты, и вскоре всем казалось, что они расстались только вчера, и легкая напряженность исчезла, и уже со стороны нельзя было определить, кто из них только что совершил перелет, начавшийся далеко за океаном, а кто еще вчера заканчивал приготовления к встрече гостей.
Вы, конечно, уже догадались, что мы присутствовали при прибытии в Москву лауреата Нобелевской премии Чарлза Таунса и его супруги, которых встречали разделившие с ним премию Басов и Прохоров. С ними были их друзья и сотрудники Крохин и Барчуков, ученый секретарь ФИАНа.
Любезный пограничник вручил приезжим паспорта, которые он украсил традиционными штампами прибытия, и пожелал им хорошо провести время в Советском Союзе.
— Теперь мы в Москве, — сказала миссис Таунс, — хотя пока это и не бросается в глаза. Разве только в уши. Некоторые здесь говорят по-русски, — улыбнулась она.