Превращения любви
Шрифт:
20 апреля. — Соланж очень мало нуждается во мне. Однако, всякий раз, как я делаю попытку освободиться, она дергает слегка за веревочку и затягивает узел. Кокетство или жалость?
23 апреля. — В чем была ошибка? Эволюция Соланж подобна эволюции Одиль. Возможно, что в обоих случаях я допустил одну и ту же ошибку. А может быть причина в том, что я сделал одинаковый выбор? Следует ли скрывать всегда то, что чувствуешь, чтобы сохранить то, что любишь? Нужно ли прибегать к уловкам, комбинировать, надевать на себя маску, когда хочется безраздельно отдаться чувству? Не знаю.
29 апреля. — Перечитал то, что было написано несколько дней тому назад. Верно — и в
Кроме того, надо верить, а это нелегко. Ланселот и Дон-Кихот странствовали. Соланж казалась совершенной, когда она была в Марокко. Но как любить мистической любовью Соланж, которая находится у тебя на глазах?..
28 мая. — Обед на авеню Марсо. Тетя Кора, умирающая среди своих пулярок и орхидей. Елена заговорила со мной о Соланж.
— Бедный Марсена! — сказала она. — Что за вид у вас последнее время… Я понимаю, конечно… Вы страдаете.
— Я не знаю, что вы хотите этим сказать, — ответил я.
— Ну да, — подтвердила она, — вы еще любите ее.
Я запротестовал».
XXII
Красная тетрадь показывает мне Филиппа не совсем таким, каким я его видела в то время. Мысль его здесь яснее, воля тверже. Я думаю, что ум его тогда уже освободился, но в глубоких тайниках души он еще жестоко страдал. Он казался таким несчастным, что иной раз у меня являлось желание пойти к Соланж и попросить ее утешить его. Но этот поступок был бы безумным; я не решалась на него. Притом я ненавидела тогда Соланж и чувствовала, что наедине с ней потеряю власть над собой. Мы продолжали встречаться с ней у Елены Тианж, потом Филипп перестал ходить туда по субботам (чего с ним никогда не случалось).
— Пойди ты одна, чтобы они не думали, будто мы сердимся. Это было бы нехорошо, Елена так мила. Но я не могу больше, уверяю тебя. Чем старше я становлюсь, тем тяжелее мне бывать на людях… Кресло у камина, книга, ты… вот в чем сейчас мое счастье.
Я знала, что он не лгал. Я знала также, что если бы в этот момент он встретил молодую женщину, хорошенькую и легкомысленную, которая неуловимым взглядом велела бы ему ждать ее, он тотчас же, сам того не замечая, изменил бы свою философию и стал бы убеждать меня, что после трудового дня ему совершенно необходимо видеть новых людей и развлекаться.
В начале нашей семейной жизни, помню, я огорчалась, думая об этой непроницаемой черепной коробке, скрывающей от нас мысль того, кого мы любим. Теперь она стала прозрачна для меня. Сквозь тонкую оболочку, где билась и трепетала сеть мельчайших сосудов, я видела теперь все мысли Филиппа, все его слабости, и я любила его больше чем когда бы то ни было.
Вспоминаю, что как-то, сидя у него в кабинете, я долго смотрела на него, ни слова не говоря.
— О чем ты думаешь? — спросил он, улыбаясь.
— Я хочу увидеть тебя таким, каким ты был бы, если бы я тебя не любила, и любить тебя таким тоже.
— Господи, как сложно! И это удается тебе?
— Любить тебя и таким? Да, без всякого труда.
На этот раз он предложил мне поехать в Гандумас раньше чем обычно.
— Ничто не удерживает нас в Париже. Я могу там заниматься своими делами с таким же успехом, как здесь. Потом, деревенский воздух будет полезен
Я, со своей стороны, ничего лучшего не желала. В Гандумасе Филипп будет принадлежать мне. Единственно, чего я боялась, это чтобы он не скучал. Но оказалось обратное, он очень быстро обрел там душевное равновесие. В Париже, хотя Соланж и была для него потеряна, оставалась еще какая-то упрямая и, без сомнения, тщетная надежда. Когда раздавался телефонный звонок, Филипп инстинктивно тянулся к трубке; я очень хорошо знала этот его жест, от которого он никак не мог избавиться.
Когда мы вместе выходили на улицу, я со своей обостренной чуткостью к каждому душевному движению Филиппа видела, что он повсюду боялся встретиться с Соланж и в то же время жаждал этого. Он знал, что еще страстно стремится к ней и что, если бы она захотела, ей ничего не стоило бы снова завладеть им. Он знал это, но знал также, что его достоинство и забота о собственном счастье не допускают этого возврата. В Гандумасе, в той обстановке, с которой никогда не был связан образ Соланж, он начал понемногу забывать ее. Уже через неделю у него сделался несравненно лучший вид: щеки слегка пополнели, глаза стали яснее, начала проходить мучительная бессонница.
Погода стояла прекрасная. Мы совершали пешком длинные прогулки. Филипп сказал мне, что ему хочется последовать примеру своего отца и начать интересоваться сельским хозяйством. Мы каждый день бывали в Гишарди, в Брюйере, в Резонзаке.
Утро Филипп проводил всегда на заводе, после завтрака мы шли гулять.
— Знаешь, — говорил он мне, — что мы сделаем? Возьмем с собой книгу и будем читать вслух в лесу.
В окрестностях Гандумаса было много приятных уголков, где можно было посидеть в тени. Иногда мы опускались прямо на траву у края аллеи, над которой сплетались ветви деревьев, образуя как бы боковые приделы нежно-зеленого собора, иногда усаживались на пни, иногда на скамейки, поставленные здесь еще со времен деда Марсена. Филипп приносил новеллы Бальзака, которые очень любил, или некоторые повести Мериме, такие как «Двойная ошибка», «Этрусская ваза», рассказы Киплинга или стихи. Время от времени он поднимал голову и спрашивал:
— Тебе еще не надоело?
— Что ты, Филипп! Я никогда в жизни не была так счастлива.
Он смотрел на меня с минуту, потом продолжал. Когда чтение кончалось, мы начинали спорить о действующих лицах, об их характерах, и часто разговор переходил на живых людей. Как-то я захватила с собой маленький томик, заглавие которого не хотела показать ему.
— Что это за таинственная книга? — спросил он, когда мы сели.
— Это книга, которую я взяла из библиотеки твоей матери и которая сыграла некоторую роль в твоей жизни, Филипп. Во всяком случае, ты когда-то писал мне о ней.
— А, знаю. Это мои «Маленькие русские солдаты». Как я доволен, Изабелла, что ты разыскала эту книгу. Дай-ка ее мне.
Он перелистал томик с видимым любопытством, но был как будто чуть-чуть разочарован.
«Они предложили избрать королевой одну гимназистку, которую все мы хорошо знали, Аню Соколову. Это была изумительно хорошенькая девочка, гибкая, грациозная и ловкая… Склонив голову перед королевой, мы поклялись повиноваться ее законам».
— Но это же прелестно, Филипп, и потом ты весь в этой фразе: «Склонив голову перед королевой, мы поклялись повиноваться ее законам». Есть еще красивое место: королева хочет иметь какую-то вещь, и герой, чтобы разыскать ее, преодолевает все препятствия… Погоди… Дай-ка мне книгу… Вот: