Превратности судьбы - превратности любви
Шрифт:
Я так и ввалился в апартаменты главы клана, с Горчаковой-старшей на руках, да еще неся с собой пакет с упакованной бутылкой портвейна.
С трудом, отлепив от себя совершенно съехавшую с катушек начальницу, я рыкнул на нее, велев полежать немного и пообещав скоро вернуться. К моему удивлению Екатерина послушалась.
"Надо просто быть с ней построже!" - решил я и отправился заметать следы своей преступной деятельности. В прихваченной с собой бутылке портвейна оставалось ещё граммов двести заряженной смеси спирта и портвейна, но я недрогнувшей рукой вылил все это в раковину в ванной.
"Екатерине, - пока для краткости буду так называть эту пьяную магессу.
–
С настолько пьяными женщинами я старался не то, что не целоваться, но даже и не общаться. Противно. Но это был не тот случай.
"Общаться и не только, придется, но наливать, чтобы не усугублять ее состояние я больше не буду", - решил я.
Да и сам я, несмотря на то, что соображал вполне ясно, был уже на грани. Меня качало и мотало из стороны в сторону при каждом шаге.
– Ладно!
– вздохнул я.
– Хочешь, не хочешь, а надо заканчивать начатое.
Было и страшно и как-то противно одновременно, а что делать: задуманное мною действо подошло к своему логическому финалу.
– Пора!
Но когда я подошел к лежавшей на своей огромной кровати, привольно раскинувшей в стороны руки и ноги Екатерине, то выяснилось, что судьба даровала мне маленькую отсрочку. Горчакова-старшая крепко спала и даже слегка похрапывала при этом.
Я сначала разделся сам, затем с большим трудом стянул со спящей женщины ее тесное облегающее платье. За платьем последовали трусики. Сомнений в произошедшем между нами, после пробуждения у этой... зрелой женщины не должно было возникнуть.
Я с любопытством оглядел бесстыже раскинувшуюся передо мной голую Екатерину Андреевну. Даже, несмотря на то, что тоже был хороший, я заметил разительный контраст между гладким, без складок, морщин, и старческих пятен телом магессы и выглядящими на этом фоне просто ужасно кистями ее рук и лицом. Тело Екатерины Андреевны выглядело так, словно принадлежало совсем другой, гораздо более молодой женщине. Я немного поморщил лоб, пытаясь понять: в чём тут дело, но быстро бросил это занятие. Мое состояние не располагало к умственным упражнениям. Затем улегся рядом с беззаботно спавшей Екатериной Андреевной, укрыл одеялом нас обоих, обхватил ее рукой, и мгновенно заснул.
Глава 17
Проснулся я оттого, что кто-то, бесцеремонно, совершенно не обращая внимания на мое состояние, тряс меня за плечо. А состояние, надо сказать, было препаршивейшее.
Меня сильно тошнило, голова раскалывалась от боли. Вибрация же серьезно усугубляла это мое состояние. Глаза открывать не хотелось, но пришлось. Трясущий меня за плечо индивид, кажется, терял терпение, поскольку частота, с которой я сотрясался, потихоньку увеличивалась.
Я приоткрыл глаза и встретился с полуоткрытыми глазами моей начальницы. Ее глаза ранее бывшие изумрудно-зеленого цвета поблекли, выцвели, помутнели и выглядели больными, как впрочем, и вся Екатерина Андреевна. Она выглядела не на свои шестьдесят с хвостиком, а на все семьдесят да ещё с приличным хвостищем.
– Влад! Просыпайся!
– В чем дело, Екатерина...?
Я был не в том состоянии, чтобы выговорить ещё и отчество этой мучительницы.
– Хватит меня трясти! Я себя плохо чувствую!
– возмутился я.
На мгновение глаза мамы Рады позеленели до своего обычного состояния. Она явно разозлилась
– Пить... дай пить...
– Пить...хорошая идея...- пробормотал я.
Силы видимо оставили магессу. Она перестала меня трясти, и слабо застонала.
– Надо было меньше пить вчера, вот сегодня бы и не было так мучительно плохо...
– разъяснил я ситуацию этой бестолковой женщине, но похоже она меня не услышала.
Когда Екатерина Андреевна перестала меня трясти, мне немного полегчало, и я начал осторожно подниматься с кровати. Попив холодной минералки обнаруженной в стоявшем в соседней комнате холодильнике, умывшись, я почувствовал себя лучше и решил всё же принести воды жаждущей.
Дело было не в сочувствии и не в чувстве вины за содеянное. Женщина, как я считал, была виновата сама. Пей хоть чистый спирт, но знай свой предел и сверх которого ни-ни. Екатерина Андреевна своего предела к своим шестидесяти двум годам явно не знала.
– Зато теперь она знает! Да ещё как!
– ухмыльнулся я, снова открывая холодильник. Я уже протянул руку к минералке, но потом остановился.
– Водой ей сейчас не поможешь. Наоборот, может снова развести на старых дрожжах. Вызывать Жанну, чтобы та сняла алкогольный токсикоз? Это значит предать огласке всё произошедшее. Придется лечить старым проверенным, хотя и довольно жестоким способом: дать опохмелиться.
Я проинспектировал холодильник на предмет опохмелки.
Когда я с нацеженным в бокал лекарством прибыл в спальню, Екатерина Андреевна выглядела даже не умирающей, а давно скончавшейся в муках женщиной. Она лежала неподвижно на спине с закрытыми глазами. Уже и не стонала. Лишь частое тяжелое дыхание, да запах перегара в комнате подсказали бы какому-нибудь случайному посетителю, что тут произошло. Я случайным не был, поэтому на состояние магессы внимания не обратил, а сразу приступил к лечению. Зная, что в таком состоянии ее будет не уговорить, добром принять лекарство, я действовал решительно: просто дернул вниз нижнюю челюсть моей начальницы, и вылил ей в открытый рот граммов сто отличного коньяка. Рот магессы тут же с моей помощью был плотно закрыт, и все запоздалые попытки выплюнуть обратно влитое лекарство, сразу пришедшей в себя Екатерины Андреевны, были мною жестко пресечены. Держать коньяк во рту, не глотая, у нее тоже не вышло, поскольку для страховки я сразу защемил своей начальнице нос. И только когда больная сделала характерные глотательные движения, я, правда, не сразу, а с некоторой выдержкой, позволил Екатерине Андреевне вдохнуть. При этом одним глубоким вдохом она не ограничилась. Часто-часто дыша, моя начальница злобно смотрела на меня и по мере того, как муть уходила из ее глаз, меня всё более одолевала тревога относительно моего ближайшего будущего. Добрые дела никогда не остаются без вознаграждения. Вот только вознаграждение это может быть очень разным и совершенно не факт, что оно мне понравится.
А Екатерине Андреевне становилось лучше прямо на глазах. Она, не отводя от меня возмущенных глаз, села прямо, насколько это позволяла спинка кровати и открыла рот, видимо желая что-то сказать. Я понял, что если она начнет первой, то мое состояние точно резко ухудшится. Поэтому я поторопился сам заговорить первым.
– Извини, меня Катя, что лекарство такое горькое, но болезнь твоя была очень тяжелой. А выздоровление самостоятельно, без моей помощи, было бы очень долгим и мучительным, - начал я печальным голосом.
– А у тебя на сегодня назначены две встречи с директорами компаний `Аэросвит` и `Компас`...