Превыше всего

Рэнни Карен

Письмо от Фрэдди пришло только через неделю. Привез его молодой курьер, которого она видела как-то в Мертонвуде. Кэтрин распечатала конверт прямо в холле, пробежала глазами по строчкам и смертельно побледнела. Повернувшись к курьеру, она торопливо предложила ему перекусить с дороги, извинилась и удалилась в свою спальню. Плотно закрыв за собой дверь, она вновь развернула дрожащими пальцами послание и перечитала его:

«Я начал юридическое оформление прав наших детей. Ради их благополучия нам придется сохранять перед посторонними видимость нормальных семейных отношений. Монкриф — твой до тех пор, пока Робби не унаследует его.

Фридрих Аллен Латтимор».

Не было сил даже произнести

проклятия. Кэтрин почувствовала себя опустошенной, лишенной воли и жизненной энергии. В течение часа она сидела почти неподвижно и очнулась, лишь с удивлением почувствовав, что вся горит. Однако лоб на ощупь оказался холодным. Она смочила пальцы ледяной водой и снова потрогала голову. Все было в порядке. Когда она начала одеваться к обеду, то поняла, что этот жар не от болезни. Горела ее душа. Она начала сердиться. Как же глупа она все-таки оказалась! Она убежала, борясь за благополучие Джули. Защищая Робби, она прятала его. Противостоять обаянию графа она пыталась, просто избегая его. Она была откровенна, когда сказала Мириам, что устала убегать от своих проблем. Но даже в этом признании она хотела уйти от вопросов, которые ставила перед ней жизнь. Она стремилась опереться на плечи Берты, затем Мириам, спрятаться, если быть до конца откровенной, за спины детей. Даже в своем страстном стремлении к собственному мужу она не была правдива. Зачем ей понадобилось жить со своим мужем так же, как они жили в Мертонвуде: чужие днем, пылкие влюбленные ночью?

Вот и пришло время, когда ей уже никто не сможет помочь. Ни Берта. Ни Мириам. Ни тем более родители, которые уже давно избавлены от земных забот. Ни призрак Констанции, бесспорные истины которой слились с укорами собственной совести.

Кэтрин обедала в столовой одна в полной тишине. К концу обеда она приняла решение. Посоветовавшись с дворецким, Кэтрин уговорила Абигейль помочь ей. Вызвали главного конюха, и к девяти часам вечера все было готово. На рассвете Кэтрин с двумя детьми и горничной выехала в Лондон, Робби сжимал ящик с оловянными солдатиками, Абигейль куталась в одеяло, на багажнике кареты возвышались четыре туго привязанных сундука, а позади трусил пони Джули.

Если Фрэдди намерен отказаться от совместной жизни, он обязан, черт побери, сказать ей это в лицо. Она сделает все, что в ее силах, чтобы вернуть мужа. Они взрослые люди, им есть что терять, и вряд ли по отдельности им будет легче.

Кэтрин вспомнила одно из отцовских наставлений и даже улыбнулась. Ей было тогда лет восемь. Она стояла перед отцом, почесывая заднее место, и довольно грубо требовала объяснить, за что ее выпороли. Барон объяснил, что ее наказали за непослушание, а затем, хитро усмехнувшись, добавил, что если она и дальше будет вести себя как упрямый мул, то он и будет относиться к ней как к мулу. Как известно, это животное слушается только под ударами хлыста. Кэтрин тогда очень не понравилось, что ее сравнили с упрямым мулом, но, как оказалось, сравнение было верным, а совет полезным. Она еще раз улыбнулась. Ей предстоит привлечь к себе внимание Фрэдди. И она сделает это, если даже потребуется не хлыст, а хороший удар дубинкой между глаз.

Как и в первые посещения, Лондон ей не понравился. Каждая поездка в столицу, подумала Кэтрин, связана с определенными событиями в ее жизни. В первый раз она приехала в этот переполненный людьми город в дилижансе в компании с пахнущими чесноком мужчинами и какой-то старой каргой, обнажающей черные десны в ужасной улыбке. Второе появление было более стремительным. Она мчалась верхом на Монти, совершенно ничего не замечая вокруг, ни шума, ни зловония. Ехать в удобной карете было, конечно, приятнее, но на душе от этого не было спокойнее. Джули

вдруг загрустила об отце и безутешно плакала на протяжении последних двадцати миль, а у Робби болел животик, что уже одно могло превратить любое путешествие в ночной кошмар. К тому же и Абигейль то и дело шмыгала носом, вспоминая о своем возлюбленном. Это был тот самый лакей, который по всем правилам светских церемоний вручал графу послание Кэтрин. И делал он это только в обмен на поцелуи хохотушки Абигейль.

Когда они подъехали к дому, уже смеркалось. Навстречу им вышел дворецкий Петерсон и сообщил, что графа куда-то вызвали по неотложным делам, а вдовствующая графиня в настоящий момент ужинает со своим другом. Кэтрин отправила его распорядиться насчет комнат и пошла вверх по лестнице, таща за собой Джули. После ее отъезда детская комната совершенно преобразилась и стала походить на жилище сказочных эльфов. Белые стены комнаты были расписаны забавными картинками, а на полках вокруг камина стояли и лежали всевозможные игрушки. Кэтрин быстро развела огонь в камине, и в комнате стало тепло. Робби вскоре посапывал под пушистым одеялом в своей колыбельке, а Джули устроилась в стоящей рядом кроватке.

Абигейль, чьи слезы высохли после обещания Кэтрин позаботиться о переводе молодого лакея в Лондон, принялась за ужин, который принесли в детскую. Взяв с нее слово, позвать ее, если кто-то из детей будет часто шмыгать носом (последняя часть их путешествия прошла под холодным, проливным дождем), Кэтрин пошла вниз, в комнату, которую определил для нее Петерсон. Эта спальня была смежной с комнатами графа. Бедный Фрэдди! Выбор Петерсона, совпавший с ее намерением, не оставил ему никаких шансов.

— Уже пора, — произнесла Мириам, стремительно входя на следующее утро в комнату. Она вошла без стука, не заботясь о манерах и внешнем виде. Графиня была взбешена настолько, что, попадись ей сейчас Фрэдди, она могла бы задушить его собственными руками. — Представляешь, что этот идиот, мой сын, затеял? Он сказал что сразу после оформления документов о правах детей уедет в Америку! Боже правый, неужели он так никогда и не поумнеет?

— Мы с ним в этом почти не отличаемся, — произнесла Кэтрин, разглядывая свои пальцы. Оказалось, что за время путешествия она совершенно обгрызла два ногтя и серьезно испортила третий.

— Что же мне делать с вами? — воскликнула графиня и эмоционально, как француженка, всплеснула руками.

— Поможешь мне?

Если бы пятый граф Монкриф видел взгляды, которым обменялись женщины, он наверняка бы постарался поскорее уехать. Но в данный момент ему было не до поездки. Он вел переговоры о весьма прибыльных перевозках рома. Небольшие разногласия возникли, когда Фрэдди наотрез отказался от предложения чуть изменить маршрут и взять на борт еще и рабов.

Вечер у него был плотно расписан, а переговоры тянулись медленно и без особого успеха: то ли из-за неуступчивости партнера, то ли из-за рассеянности графа. Рассеянность превратилась в настоящий бич с тех пор, как он встретил эту женщину. Почему чем меньше он видит Кэтрин, тем чаще думает о ней? Будь все это проклято!

Как выяснилось, последнюю фразу он произнес вслух. Громкое ругательство?! В ходе обсуждения сделок с графом Монкрифом такого еще никогда не случалось. О его хладнокровии при переговорах даже в самых сложных случаях ходили легенды. То, что такой человек не смог сдержать свое недовольство, обескуражило всех сидевших за столом. Все решили, что раз задуманная сделка вызывает столь бурную реакцию у графа, она требует дополнительной работы. Сорвавшиеся с его языка слова в одно мгновение перечеркнули все его усилия. Оплошность была непростительной.