Прежде чем их повесят
Шрифт:
Внизу, приваленное к выщербленной каменной поверхности, лежало тело крупного мужчины, все еще сжимавшего безжизненной рукой обломок древка. Под его ногтями засохли черная кровь и черная грязь. Скорее всего, на древке было знамя, подумала Ферро. Солдаты придают огромное значение своим знаменам, а Ферро никогда не могла этого понять. Знаменем нельзя убить. Знаменем нельзя защитить себя. Тем не менее люди умирали за них.
— Глупость, — пробормотала она, хмуро разглядывая огромную птицу на колонне.
— Настоящая бойня, — сказал Девятипалый. Байяз, хмыкнув, почесал
— Но кто и кого здесь убивал?
Ферро увидела распухшее лицо и широко раскрытые глаза Луфара, с тревогой глядевшего поверх бортика повозки. Ки сидел впереди на кучерской скамье, вожжи свисали из его рук, он смотрел на трупы с безразличным видом.
Ферро перевернула одно из тел и понюхала его. Бледная кожа, темные губы, запаха еще нет.
— Это случилось не так уж давно. Дня два прошло.
— Но почему нет мух? — Девятипалый, нахмурившись, рассматривал тела. На трупах сидело несколько птиц, поглядывавших на него. — Только птицы. И они даже не клюют… Странно.
— Ничего странного, мой друг!
Ферро вскинула голову. Через поле битвы к ним быстрыми, широкими шагами направлялся человек — высокий розовый в поношенной куртке, с корявой палкой в одной руке. У него была всклокоченная засаленная шевелюра и длинная спутанная борода. На лице, изрезанном глубокими морщинами, сияли ясные безумные глаза. Ферро уставилась на него, не понимая, как ему удалось подойти так близко, а она и не заметила.
При звуке его голоса птицы снялись с трупов, но полетели не прочь, а прямо к нему. Некоторые опустились человеку на плечи, другие, хлопая крыльями, принялись описывать широкие круги около его головы и туловища. Ферро потянулась за луком, выхватила стрелу, но Байяз поднял руку:
— Не надо.
— Ты видишь это? — Высокий розовый указал на разбитую колонну, и птица спорхнула с нее, устремившись к его вытянутому пальцу. — Колонна сотой мили! Сотня миль до Аулкуса! — Он опустил руку; птица перепрыгнула к нему на плечо и уселась там рядом с остальными, тихо и неподвижно. — Вы стоите на самой границе мертвых земель! Ни одно животное не заходит сюда по своей воле!
— Как дела, брат мой? — окликнул его Байяз.
Ферро недовольно убрала свою стрелу. Еще один маг, можно было догадаться. Где сойдется вместе пара этих старых дураков, там, уж будьте уверены, тут же начнется бесконечная болтовня, бесконечное плетение словес.
То есть бесконечное вранье.
— Великий Байяз! — воскликнул этот новый маг, подойдя ближе. — Первый из магов! До меня доходили слухи о твоем приближении, их приносили мне птицы небесные, звери земные и рыбы речные, а теперь я вижу тебя собственными глазами и все же едва верю им. Возможно ли такое? Неужто твоим благословенным ногам суждено коснуться сей залитой кровью земли?
Он воткнул свой посох в землю, и в тот же миг большая черная птица сорвалась с его плеча и вцепилась когтями в рукоятку, хлопая крыльями, пока не уселась как следует. Ферро предусмотрительно отступила на шаг, положив руку на рукоять ножа, — она не собиралась позволять этим тварям гадить ей на голову.
— Захарус, — отвечал Байяз,
— Вид у меня усталый. Усталый, грязный и безумный, ибо таков я и есть… Тебя трудно найти, Байяз. Я обыскивал всю равнину вдоль и поперек.
— Мы старались держаться подальше от посторонних глаз. Сообщники Кхалюля также разыскивают нас. — Взгляд Байяза переметнулся к побоищу. — Это твоя работа?
— Моего подопечного, молодого Голтуса. Он отважный как лев, поверь мне! Из него вышел император, достойный великих королей древности! Он захватил в плен своего главного соперника, собственного брата Скарио, и проявил к нему милосердие. — Захарус хмыкнул. — Я советовал поступить иначе, но молодые все делают по-своему. Здесь ты видишь остатки людей Скарио — тех, кто не захотел сдаваться. — Захарус небрежно взмахнул рукой, указывая на трупы, и птицы на его плечах взмахнули крыльями одновременно с ним.
— Очевидно, его милосердие имеет пределы, — заметил Байяз.
— Они не могли бежать в мертвые земли, поэтому приняли бой и полегли здесь, в тени колонны сотой мили. Голтус отобрал у них знамя Третьего легиона, то самое, под которым некогда выезжал на битву сам Столикус. Реликвия, оставшаяся с древних времен! Совсем как мы с тобой, брат мой.
На Байяза это явно не произвело впечатления.
— Старая тряпка, и ничего больше. Не очень-то она помогла этим парням. Поеденный молью обрывок не поможет тебе стать Столикусом.
— Возможно, ты прав. По правде говоря, знамя сильно выцвело. А драгоценные камни с полотна давно вырваны и распроданы, чтобы купить оружие.
— В наши дни драгоценные камни — роскошь, зато оружие нужно всем… И где сейчас твой молодой император?
— Он уже возвращается на восток, ему некогда было даже сжечь мертвых. Он направляется в Дармиум, чтобы осадить город и повесить этого безумца Кабриана на городской стене. Потом, может быть, наконец настанут мирные времена.
Байяз безрадостно усмехнулся.
— Ты хоть помнишь, на что похожи мирные времена?
— Ты удивишься, если узнаешь, сколько всего я помню. — Выпуклые глаза Захаруса уставились на Байяза. — Но расскажи мне, что происходит в большом мире? Как там Юлвей?
— Наблюдает, как всегда.
— А как поживает другой наш брат, позор семьи, великий пророк Кхалюль?
Лицо Байяза стало жестким.
— Его мощь растет. Он переходит к действиям. Чувствует, что его время пришло.
— И ты хочешь остановить его, разумеется?
— А что еще мне остается?
— Хм… Когда я в последний раз слышал о нем, Кхалюль был на юге, однако твой путь лежит к западу. Не заблудился ли ты, брат мой? В этой стороне нет ничего, кроме развалин прошлого.
— В прошлом скрыта сила.
— Сила? Ха! Ты нисколько не изменился… Странная у тебя компания, Байяз. Ну, с молодым Малахусом Ки мы, конечно же, знакомы. Как твои дела, собиратель историй? — обратился он к ученику. — Как твои дела, говорун? Хорошо ли мой брат обращается с тобой?