Прежде, чем умереть

Мичурин Артём Александрович

— А что... Что сказать?! Схрон!!! У нас схрон есть! Там всякого полно! Точно! Я отведу! Всё ваше!

— Всякого, говоришь?

— Да-да-да! Мы на прошлой неделе обоз взяли! Богатый! Как начали палить со всех сторон, так они сиганули кто-куда! Побросали всё! А там и сахар, и крупы, тряпки разные, даже бухло есть! У вас же грузовик! В Ломове продадите в два счёта! Хороший барыш будет! Пожалуйста!

— Убедительно излагаешь.

— Христом-богом клянусь! Чтоб мне... — запнулся клятводатель, сообразив, видимо, что кара может настигнуть его раньше, чем он договорит.

— Ах ты сука! — вскинул автомат Станислав.

— Стоп, погоди, — отвёл я мишень в сторону.

— Ты глянь, что эта мразь сделала! — продемонстрировал негодующий

мститель своё купированное ухо.

— Да, серьги тебе больше не носить.

— Нихуя не смешно. Он мне в башку целил! И какого чёрта ты его защищаешь?

— Я защищаю не его, а нашу общую потенциальную прибыль.

— Покажу схрон! — опасливо пискнул висящий на клинке переговорщик.

— Вот видишь, он покажет схрон. Разве можно его не любить?

— Пусть заодно покажет, где взять новый ремень для вентилятора, — насупился лейтенант. — Закипим по дороге.

— И далеко ли это немыслимое сокровище? — поинтересовалась Оля, игриво тронув кудри нового знакомого стволом.

— Да совсем близко! — встрепенулся тот. — Клянусь, не пожалеете!

Глава 22

Люди глупы. Примерно девяносто процентов тех, с кем мне довелось общаться, нельзя назвать даже смышлёными. Две трети из их числа едва-едва дотягивают до звания «разумных», оставшиеся — откровенные дегенераты разной степени имбецильности, кретинизма и идиотии. Иногда диву даёшься, как тот или иной олигофрен умудряется существовать в социуме, общаться, взаимодействовать с окружающими, занимать какую-никакую нишу, но потом знакомишься с этим социумом поближе, и всё становится понятно. Общество деградирует, с разной скоростью, но с завидной стабильностью. Ситуация усугубляется дезинтеграцией. Города, городишки, сёла, деревни, форты — всё это куски общества, слабо связанные между собой, замкнутые мирки, варящиеся в собственном соку. А глупость как чума — в стеснённых условиях распространяется поразительно быстро. Горстке умников не выжить в стаде идиотов, поэтому они либо погибают, либо стадо абсорбирует их. Есть, правда, и третий вариант — «Если процесс невозможно остановить, его нужно возглавить», но в данном случае он редко претворяется в жизнь. Умные, действительно умные, нечасто бывают агрессивными. Это не значит, что им не хочется ежесекундно кого-то убить или покалечить, всем хочется, но умные на то и умные, чтобы находить альтернативные пути решения конфликтных ситуаций. Незаменимый навык, позволявший двигаться к верхушке социальной пирамиды до войны, сегодня стал помехой. В споре с дегенератом умный проиграет, просто потому, что пока умный говорит, запуская очередь весомых аргументов в глухую стену непонимания, дегенерат бьёт. Вот так по-простецки наотмашь в интеллигентное ебало. Будто сама природа желает, чтобы человечество поскорее встало обратно на четвереньки, или... Да, похоже, есть только два пути: либо потомки нынешнего жалкого подобия людей вернутся туда, откуда вышли; либо Землю унаследуют циничные, чертовски умные и жестокие твари, которые ввергнут планету в нескончаемую эру тотальной войны, просто потому, что не могут жить, не убивая. Мечты-мечты...

— Как тебя звать? — поинтересовался Стас у снайпера, печально разглядывая два отсыревших дико воняющих тюка на дне ямы в лесной чаще.

— Саня, — шмыгнул тот своим правильным носом.

— Так это и есть твой богатый схрон, Саня?

— Я... сам не пойму. Никак перепрятали. Витька — сука! Точно, он перепрятал! Богом клянусь, здесь добра было немеряно! Я не врал. Надо поискать. Говорю вам — где-то рядом заныкано. Не убивайте, — упал он на колени, сложив ладошки, будто кающаяся блудница.

— Мы теряем время, — направил Стас дуло автомата в голову мастера щедрых обещаний.

— Десять минут, — предложил я. — А потом делай с ним, что хочешь. Всё равно Павлов с Ольгой

пока грузовик латают. Годится?

— Десять? — вопрошающе округлил глаза кладоискатель и перевёл увлажнившийся взор с меня на Станислава. — Десяти мало. Я ведь даже не знаю где.

— Тогда тебе лучше поторопиться, — сверился Стас с часами, — время-то идёт. Но сначала...

Он достал нож, присел и резким ударом весьма технично, сквозь голенище, подрезал ахиллово сухожилие на левой ноге будущего спринтера, после чего, проявляя бесчеловечное равнодушие к воплям и корчам последнего, поднялся и постучал ногтем по стеклу циферблата:

— Девять.

Однажды мне посчастливилось наблюдать за довольно своеобразной казнью — приговорённого обмазали сладким сиропом и разбили о бренное липкое тело осиное гнездо. О, как же быстро он бежал, пытаясь обогнать рой, никогда прежде не видел такой прыти... до сего дня.

Кладоискатель, вопя и чавкая кровью в сапоге, припустил так, что меня взяли сомнения — а сможем ли угнаться. Выжимая из оставшихся здоровых конечностей весь их доселе нереализованный потенциал, стремительная бестия металась по лесу и почти буквально рыла носом землю. Не скрою, такая тяга к жизни воодушевила меня, было что-то прекрасное в этой бешеной гонке со смертью. Движение, боль, страх и надежда у самой кромки, где бытие соприкасается с небытием.

— Семь! — сообщил я, желая ещё больше подогреть энтузиазм нашего неунывающего товарища. — Во даёт! Ты видел?! Может, отпустим его? Гляди, какой забавный.

В ответ Станислав лишь уничтожающе зыркнул на меня и принял вправо:

— Расходимся, а то уйдёт.

Саня гнал во весь опор, с удивительной грацией перемахивая через валежник и оглашая лес преисполненными чувств воплями, когда очередной сук вспарывал чересчур низко пролетающее над ним мясо, или покалеченная нога сталкивалась с помехой. Но вопли эти быстро смолкали, на них не было времени, ведь заиндевевшие листья и ветки сами себя не расшвыряют. Санёк остервенело скрёб мёрзлую землю ободранными пальцами, поливал её соплями и, пережив очередное разочарование, нёсся к следующему месту раскопок. Крови в сапог натекло уже столько, что она время от времени выплёскивалась из прорехи в голенище и оставляла багровый след.

— Всё, Сань, закругляйся! — остановил Стас свой хронограф. — Тормози, сказал! Или кишками пулю словить хочешь?

— Прошу, прошу... — хрипел кладоискатель-неудачник, завалившись на спину и вскинув лапы, как получившая трёпку собака. — Нельзя...

— Прости, что? — встал Станислав наизготовку.

— Нельзя меня убивать! — выпалил Саня, набрав в грудь воздуха. — Я стою денег!

— Знаешь, сочинитель из тебя так себе.

— Нет-нет-нет!!! — замельтешил Санёк руками перед дулом автомата. — Это правда! Слыхали про «Девять Равных»?

— Работал на них, — припомнил я. — Это гильдия торговцев, крупная и платит хорошо.

— Ага, — расплылся Саня в счастливой улыбке.

— К тебе-то они каким боком? — не опуская автомата, поинтересовался Стас.

— А сам как думаешь? Награду за меня объявили.

— Гильдия? За тебя?

— Вот представь, — осмелел Санёк, почуяв, что смог завладеть вниманием публики. — Я ведь не всегда с этими неудачниками по лесу шароёбился, да телеги обчищал, бензовозами добычу мерил раньше. Ветерок — моё погоняло. Банда у нас была в шестьдесят стволов. Вот так всех держали! — поморщился он, сжав в кулак ободранные пальцы.

— И где ж теперь та банда?

— Кто в земле, кто в тюрьме, кто по шайкам мелким разбежался.

— Ну, тебе-то при таких раскладах тюрьма не светит, — посчитал я нужным проинформировать ходячий кошель золота о последствиях. — Знаешь, как поступает гильдия с теми, кого оценила?

— Да, слыхал носы им режут, уши, руки по плечо, зенки выжигают и ставят клеймо на лоб, чтоб другим неповадно было.

— Чисто ради академического интереса спрошу, — присел я рядом, — перспектива получить пулю в жбан кажется тебе менее привлекательной, чем это?