Прежде, чем умереть

Мичурин Артём Александрович

— Что ж, в таком случае накрывай на стол. А, знаешь, присовокупи ещё ушей палёных. И стопки. Не люблю водку стаканами хлестать. Найдётся?

— Для вас всё самое лучшее.

Через пять минут, как и было обещано, на нашем столе появились: запотевший графин, три стопки, три комплекта приборов, сложенные треугольником салфетки, миска лапши из свиных ушей, большая салатница полная разносолов и фирменное блюдо «Дикого Капитализма» — два коричневатых предмета неидеально сферической формы, украшенные луковыми колечками.

— Ну, кто смелый? — закончил я с осмотром деликатеса.

—

А сам чего не ешь? — спросил Стас, примеряясь к наструганным ушам. — Ты ж человечину трескал, а свиными яйцами брезгуешь.

— В свою защиту должен пояснить, что человеческих гениталий я в пищу никогда не употреблял. Украшения изготавливал, по молодости, да, но на зуб пробовать не доводилось. А учитывая, что свинья по своим физиологическим характеристикам очень близка к человеку, у тебя есть отличный шанс узнать, каково на вкус твоё богатство.

— Я как-нибудь проживу без этого знания.

— А я бы попробовал, — робко заявил о себе Ветерок, — только вот... — пошевелил он плечом, напоминая о связанных за спиной руках.

— Надеюсь, ты не нафантазировал себе блистательный план побега, — достал я нож.

— Ни в коем разе, — помотал Ветерок головой. — Да и куда я с больной ногой убегу, даже если от вас вырвусь, что тоже навряд ли.

— Рад, что ты это осознаёшь, — разрезал я путы.

Станислав, тем временем, забрал у дегустатора вилку и нож.

— По запаху что-то среднее между курицей и рыбой, — разломил ветерок ложкой один из сферических деликатесов, после чего самоотверженно отправил половину в рот. — М-м, весьма недурно, соли не хватает.

— Запей, — плеснул я ему в стопку из графина и себе со Стасом наполнил. — Ну, предлагаю тост — за мужское достоинство, чтобы наши бубенцы не закончили как эти.

— Да уж, — опрокинул стопку Станислав и закусил ухом. — Хотя, справедливости ради, должен заметить, что видал расклады и похуже.

— В бою каких только неожиданностей не бывает, — согласился с ним Ветерок, вытряся из стопки в рот последнюю каплю.

— Не уверен, что оскопление прикладом можно отнести в разряд «неожиданностей», а вот собачьими зубами — пожалуй. До сих пор что-то внутри шевелится, как вспомню. И собака-то небольшая, но, сука, вцепилась прям под корень и давай башкой из стороны в сторону трясти. Всё хозяйство в лоскуты секунд за пять. Чёрт, ну и кровищи же там было, хлестала как из дырявого ведра. И ведь непонятно, как её остановить, жгут-то не наложишь. Сбежались все, давай на разные лады советовать — кто говорит прижечь надо, кто воском залепить. Тряпки прикладываем, зажать пытаемся, а они тут же мокрые насквозь, прям через них течёт, с боков, отовсюду. В общем, пока вокруг копошились, умер мужик от кровопотери. Не кричал даже, из-за шока, наверное.

— Херовая смерть, — потупил глаза Ветерок, хрустя огурцом.

— Ой ли? — закусил я половинкой яйца. — После того, как гильдия за тебя возьмётся, ты о подобном мечтать будешь. Нет, ну серьёзно, как ты себе дальнейшее существование представляешь? Рук нет, глаз нет, про нос, уши и клеймо я уж молчу — сущая ерунда. Вот выпустят тебя — шиш-кебаб на ножках — из застенка, и что дальше? По мне так

лучшее решение — шагать и шагать, пока в какую-нибудь реку не забредёшь, или озеро, чтобы там утопиться. Тут ведь не то, что мозги себе вынести, а и вскрыться не выйдет. Ты даже перегрызть себе вены не сможешь, ручек-то нету, а ещё куда-то хер дотянешься. Вот и будешь вспоминать историю неразделённой любви собачьих зубов к человечьим гениталиям в своих влажных мечтах.

Ветерок поставил стопку на стол и судорожно сглотнул:

— Можно мне ещё?

— Даже не знаю, — налил я себе и Стасу. — Водка не дармовая, а мы на твою шкуру ещё покупателя не сыскали. Кеша! Иннокентий, мил человек, не сочти за труд просветить иноземцев. Есть ли в вашем славном городе представитель «Девяти равных»?

— Как не быть, — пожал тот плечами, протирая стойку. — Тут все только дорогой и живут, гильдийцы у нас — первейшие люди. Их контора на Октябрьской, возле стадиона. Но после двадцати там закрыто, в восемь утра отпирают.

— Славно, — кивнул я Кеше в знак благодарности, и налил Ветерку. — По такому случаю предлагаю второй тост — за ценные кадры. Не чокаясь.

— За кадры так за кадры, — выдохнул тот и осушил стопку первым.

— А скажи-ка мне, дорогой друг Александр Ветров, — прожевал я второе яйцо, распробовав пикантный вкус, — от кого ты слыхал про нашу общую знакомую.

— Про Белую Суку? — уточнил Ветерок.

— Теперь ты понимаешь, отчего Оленька так нервно реагирует на употребление данного зоологического термина? — адресовал я Стасу риторический вопрос и вернул своё внимание Ветерку: — Да, про неё.

— А от Паши Беспредела и слыхал. Он, когда узнал, кому заказ выдали, грозился её изловить и посадить на цепь, — Ветерок усмехнулся, и поскрёб подбородок. — Сказал, мол, раз сука, место ей на цепи, возле моей койки. Лаять, говорил, научит и скулить, чтоб вся округа знала, когда хозяин домой вернулся и напряжение снимает. Спустя два дня у него всё нутро через спину вылетело. Паша броник поверх бушлата носил из стальной пластины, на груди, так её воронкой внутрь вогнуло, а рожу осколками посекло. Свинцовая рубашка с пули видать сорвалась при ударе, и разлетелась, — Ветерок хмыкнул и покачал головой, о чём-то размышляя. — Если выстрел был почти с километра, это ж просто охуеть какое терпение нужно, чтобы дождаться выхода цели на прямую линию. Дело-то в Каменке происходило, там высоток раз-два и обчёлся, а Паша квартировал метрах в семистах оттуда. Я потому и спросил. Мы потом трос нашли с крыши по стене до земли спускающийся, растяжки на лестнице, ну и следы, так сказать, жизнедеятельности...

— Что, думаешь, привирает наша Сука про дистанцию? — не без удовольствия поинтересовался Станислав.

— Для снайпера это нормально, — улыбнулся Ветерок. — А как ещё марку держать, когда окромя тебя никто твоего искусства не видит? Результат-результатом, но это ведь дело секундное, а часы-дни подготовки, выбор позиции, просчёт траектории... Обидно. Да и на чужом фоне чтобы не теряться, надо приукрасить. Все так делают.

— Ну, тогда за искусство, — предложил я очередной тост и наполнил тару.