Президент исчез
Шрифт:
Каллен снова наполнил стакан и протянул его Килборну.
— Благодарю! — Килборн сделал несколько жадных глотков. — Нет, у вас, несомненно, есть какие-то рудименты порядочности, — сказал он затем.
Каллен никогда не смеялся. Но сейчас огонь его глаз стал мягче, а взгляд сделался менее сосредоточенным.
— Слагая с себя обязанности моего секретаря, вы даете мне рекомендацию, да?
Килборн кивнул:
— Можете считать и так. Я со своей стороны не прошу никаких рекомендаций. Я ни на что не гожусь.
— Вы вот что: идите и ложитесь спать. Можете отдыхать завтра весь день. С этой работой мы покончили.
Если
— Покончили? — Секретарь стального короля издал высокий, похожий на птичий крик горловой звук. — Вы хотели сказать, мы начали ее. Мы способствовали тому, чтобы она началась. Я болен и знаю это. Я болен, иначе и быть не может. По своей натуре я совсем не мягкий человек, я такой же жесткий, как и вы. Я полагаю, что это — последствия той проклятой контузии, но в любом случае я болен и ни на что не гожусь. Может показаться смешным, но вплоть до сегодняшнего вечера я не понимал, что мы натворили. Я не виню вас, не виню никого. Какого черта? Продолжайте печатать свои газеты, выпускать свои кинофильмы, раскручивайте радиопрограммы, убеждающие идиотов идти и подставлять свои головы под пули ради того, чтобы акции ваших сталелитейных заводов поднялись еще на три пункта. Это ваша игра. Я помогал вам ее вести, только вот сегодня мне стало тошно. Завтра будет голосование, и ничего переиграть уже нельзя, я только сейчас понял это. Я имею в виду не ужасы войны, просто хочу сказать, как все это глупо. А может, я имею в виду как раз ужасы войны и, поскольку я болен, сам не знаю, что имею в виду…
Тут Килборн прервал свою речь, чтобы сделать глоток портвейна, рука, в которой он сжимал бокал, заметно дрожала.
— Могу ли я попросить еще вина? — спросил он.
Наливая ему вина, стальной магнат с настоящей теплотой, которую не смогли победить его обычные грубость и черствость, отметил:
— Бен, единственное, что вам сейчас нужно, — это хорошо выспаться. Вот, выпейте, но больше вам нельзя, а то не сможете заснуть…
Со стороны письменного стола раздался басовитый гудок зуммера. Двигаясь как автомат, Килборн стал подниматься с кресла, но Каллен усадил его обратно, а затем подошел к телефонам и поднял трубку белого аппарата.
Положив руку на плечо Килборна, пастор стал вслушиваться в разговор вместе с ним.
— …Нет, это Каллен… Вормен? Продолжайте… Хорошо… Хорошо… Меня это не удивляет, за что же, по-вашему, мы платим вам деньги?.. Тилни? Он не сможет изменить ход событий…
Далее разговор продолжался в том же духе. Десять минут спустя стальной король повесил трубку, а когда он вновь повернулся к пастору и секретарю, огонь в его глазах свидетельствовал о страстях, снова переживаемых этим человеком.
— Боже, благослови Америку! — произнес Бен Килборн и залпом допил вино.
Волевой подбородок пастора подался вперед.
— Это война?
Каллен кивнул.
— Завтра, — сказал он, а затем посмотрел на часы и поправил себя: — То есть сегодня.
Пастор глубоко вздохнул:
— В этом случае нам всем нужно обратиться к Богу. — Он откашлялся, прочищая горло. — Каллен, пришло время мне срочно заняться своим выступлением.
Боюсь, оно не будет столь же эффективным, как публикация мистера Килборна. — Пастор, казалось, забыл придать своему голосу звучность, необходимую оратору, и речь его стала порывистой.
— Прюитт, вам предстоит выступление? — спросил Каллен. —
— Нет, спасибо. Или ладно, я выпью его. Я не могу должным образом настроиться на героический лад, попивая молоко. Каллен, я заглянул к вам этим вечером, чтобы сказать вам кое-что, просто я не мог сделать это ранее. — Пастор отпил на треть молока из своего стакана. — Вы, конечно, знаете, все прошлые пять воскресений я молился о том, чтобы не было войны. Вы знаете, как я страшусь войны.
Каллен кивнул:
— Такая уж у вас работа. Это обстоятельство может повлиять на сумму, которую я проставлю в моем пасхальном чеке?
— Нет. На некоторые чеки это уже повлияло. Но не на ваш. С вами приятно иметь дело, и вы — неплохой человек. Я тоже. Вот именно это я и пришел сказать вам. Если завтра, то есть уже сегодня, будет объявлено о начале войны, я хорошо представляю себе, чего будет ждать от меня моя конгрегация, включая вас. Она ожидает, что в следующее воскресенье я скажу в своей проповеди, мол, мне стало известно, что Господь изменил свое мнение. Так вот, Он не менял своего мнения, равно как и я. Я всегда буду против войны и всегда буду говорить об этом.
— Вот как? — отреагировал на это Каллен. — Но тогда мы вышвырнем вас отсюда.
— Я скажу то, что сказал.
— Может быть. До воскресенья еще целых шесть дней. Да ерунда это, Прюитт, ведь вы же совершите самоубийство.
— Разумеется. Но вот вам моя полная исповедь: трудность моего выбора носит не духовный и не эмоциональный характер, это скорее проблема интеллектуального плана. Ее точно определил мистер Килборн — все очень глупо. Мой выбор — не между жизнью и смертью; мой выбор между самоубийством — духовным или физическим. Я всегда буду противником войны. Именно это мне и хотелось сказать вам, Каллен, а также предупредить, что я далеко не одинок. Вполне возможно, вас ожидают беды, о существовании которых вы сейчас и не подозреваете. Вам потребуется мужество. У меня оно есть.
Каллен пристально смотрел на пастора.
— Дело не в мужестве, а в опасении промочить ноги, — сказал он. — Вы мне нравитесь, Прюитт, но все же не следует сваливать все на нас. Выспитесь хорошенько, утро вечера мудренее. Приходите завтра. Я буду весь день занят, но пообедаю дома. Моя жена позвонит вам. — Затем Каллен обратился к своему секретарю: — Бен, вы тоже нуждаетесь в хорошем отдыхе. Поднимайтесь к себе и ныряйте в койку. Завтра я обойдусь без вас. А что касается вашего увольнения, вам лучше забыть о нем до окончания войны. — Он снова повернулся к пастору: — Пойдемте, Прюитт, я провожу вас. Я тоже устал.
— Каллен, нет никакого смысла в том, чтобы я приходил к вам завтра. Мое решение принято.
— Ладно, ладно, посмотрим. Заходите. Спокойной ночи, Бен.
Стальной магнат и пастор вышли из библиотеки, и Бен Килборн остался один. Он сидел, глядя на бокал вина в своей руке и отмечая, что рука его уже не дрожит. Ему подумалось, что это странно, и, уставившись на нее, Бен надолго замер в ожидании. В конце концов рука и в самом деле начала дрожать. Бен не сводил с нее взгляда. Внезапно он вскочил, размахнулся и швырнул бокал в групповую фотографию совета директоров Федеральной стальной корпорации, висевшую на стене над письменным столом. Бокал плашмя ударился о фотографию, и хрустальные брызги разлетелись по всей комнате.