Президент не уходит в отставку
Шрифт:
— Чисто сработано, — сказал он, выпрямляясь. — С такой тяжестью далеко не могли уйти…
Григорий было рванулся по тропинке в лес, но Семен остановил:
— Куда? Не хватало, чтобы они еще твою цыганскую рожу запомнили… Черт с ней, с рыбой!
Послышался шум автомобильного мотора, лязгнуло сцепление, и где-то неподалеку, постанывая на колдобинах, прошел грузовик.
— Нашу рыбку повезли, — угрюмо заметил Семен. — Ловкие ребята! Очистили нас по всем статьям как липку…
— Кто же это все-таки нас распял, как бог черепаху? — наморщил лоб Григорий, — Милиция бы чикаться не стала, накрыла с поличным — и делу конец. Местные, из рыбоохраны?
— Один, похоже, наохранялся… — пробурчал Семей, бросив взгляд на озеро. И снова заторопился: — Хватит языки
— Черт! Под лопаткой жжет… — пробурчал Григорий. — Надо бы в медпункт…
— Уж лучше сразу к прокурору, — огрызнулся Семен. — Дома починим твою шкуру.
Погрузив скудные пожитки в лодку, они поспешно отчалили. Сквозь просвет в лесу мелькнул красный огонек — стоп-сигнал грузовика. Весла визжали в уключинах, и Григорий, поддев пригоршней воды, смочил их. Тяжелая металлическая «казанка» медленно продвигалась вдоль берега, держась тени, которую отбрасывали прибрежные деревья. На озере по-прежнему было тихо, не видно ни одной лодки. Ближе к Каменному Ручью на берегу пылал яркий костер, возникали и снова пропадали неясные тени. Почти из-под самого носа лодки с всплеском и шумом поднялся утиный выводок. Свистя крыльями, птицы тут же исчезли в ночи.
Справа от лодки, будто поднимаясь из воды, вырастал Каменный остров. Неприступные берега его спрятались в густом высоком камыше. Лишь лодка поравнялась с островом, прозрачную озерную тишину прорезал гортанный протяжный крик — он будто ножом полоснул по натянутым нервам притихших в лодке людей. От неожиданности Григорий, сидевший на веслах, обдал брызгами белесого, нахохлившегося в брезентовой куртке. Тот стал ему выговаривать, но Семен — он сидел на корме рядом со снятым мотором — цыкнул на него, и тот умолк. Крик снова повторился, но уже на другом конце острова.
— Вот тебе и тихий неохраняемый водоем, — заметил Семен. — Верь после этого людям!
— Да-а, надолго запомним мы это озерко… — откликнулся Григорий, налегая на весла.
— Еще неизвестно, чем все кончится, — поежившись, мрачно подытожил белесый.
Глава двадцатая
Сорока медленно плыл, двигая ногами и загребая правой рукой. Левой больно было пошевелить. Иногда поворачивал голову и косил глазами на плечо. Даже в темноте было видно, что кровь еще сочится из раны. Он вдруг подумал: будь это в океане, его уже давно бы сожрали акулы. Они чувствуют запах крови в воде за несколько километров. Здесь акул нет… зато есть браконьеры, которые почище акул! И вреда приносят неизмеримо больше. Адская машина, что была у них установлена на лодке, убивала все живое в озере. Сильный разряд тока не щадил ни крупную рыбу, ни мальков, ни водяных животных и насекомых. С такими «специалистами», оснащенными новейшей техникой убийства рыбы, Сорока столкнулся впервые… Прячась в камышах, он видел, как они выбирали место поглубже, измеряя дно глубомером, потом опускали в яму два толстых кабеля с медными электродами на концах и включали генератор высокого напряжения… Когда они собрали подсачками на длинных рукоятках парализованную рыбу, Сорока осторожно вошел в воду и поплыл за ними. Вокруг, будто лепестки осыпавшихся цветов, белели мальки, мелкая рыба, которой браконьеры пренебрегали. Пока они, отмечая очередную удачу, распивали водку, он потихоньку отвел «казанку» на глубокое место… С берега за браконьерами следили Вася Остроумов и Егор Лопатин — оба когда-то были членами мальчишеской республики. Они жили в Островитине и поэтому не уехали с детдомовскими ребятами в другие края. Вася работал шофером на совхозной трехтонке, Егор — комбайнером. Ребята без звука согласились помочь Сороке. Остроумов даже хотел слетать в райцентр за рыбинспектором, но Сорока сказал, что это долгая история и браконьеры успеют уйти…
«Сумели, интересно, ребята взять на берегу рыбу и погрузить в машину?..» — подумал Сорока.
Он сначала даже не понял, что случилось: в глазах обволакивающий мрак, дыхание перехватило… Хлебнув воды, он лихорадочно заработал ногами в ластах и выскочил на поверхность. Подумать только: он не заметил, как
Скрип уключин затих. На веслах им еще долго грести до деревни. Это не на моторе.
А генератор с движком похоронен на дне озера. Им его теперь вовек не отыскать. Да и ему, Сороке, придется как следует потрудиться, чтобы поднять со дна тяжеленный агрегат. С аквалангом было бы, конечно, легче, а в одной маске с трубкой?., Собственно, зачем его поднимать? Пусть себе ржавеет на дне. Как говорится, дурной пример заразителен: еще кто-нибудь додумается уничтожать рыбу таким же варварским способом…
Мысли с браконьеров перескочили на Алену: что она сейчас делает? Сидит на берегу и смотрит на озеро? Наверное, она слышала выстрелы. Впрочем, здесь часто палят из ружей. В уток, которые сразу после заката пересекают озеро в разных направлениях. Скучно, говорит, ей. Будто ему весело! Когда ехали сюда, думал, что все будет хорошо; а оно вон как повернулось! Сплошные драмы и трагедии… Жаль, что детдомовские ребята отсюда уехали. И теперь никто не знает: встретится ли когда-нибудь Президент Каменного острова с гражданами своей бывшей республики?..
Непроницаемая тишина постепенно окутывает его. Пошевелив ластами, он приподнимает тяжелую голову и снова слышит мир: где-то крякнула утка, скрипнул сук на дереве — значит, остров близко! Порыв ветра пробежал по вершинам сосен, и они зашумели. Надо перевернуться, вода заливает уши. Но перевернуться нет сил. Ноги сами по себе медленно опускаются в глубину, ласты на них будто две пудовые гири. Вода обволакивает его, засасывает в себя. У нее нет цвета, запаха, температуры. Ему давно уже не холодно. Он не чувствует воды. Иногда ему кажется, что он не плывет, а идет по воде. Но и идти не хочется. Хочется закрыть глаза, расслабиться и постоять в воде, вот только жаль — прислониться не к чему. Какое счастье просто так лежать на траве, чувствуя затылком родную прохладную твердь земли, и смотреть в синее-синее небо. И ни о чем не думать…
Он снова хлебнул воды и, сразу придя в себя, бешено заработал ногами и здоровой рукой. Откуда только силы взялись? Перевернулся и поплыл на боку. Темная громада острова совсем рядом, но надо найти бухту… Он задрал голову и увидел сразу несколько узловатых черных рук, жадно протянувшихся к нему. Это не руки — высохшие корни деревьев. На самой высокой сосне наблюдательный пункт, на котором много он провел часов, — значит, от нее влево бухта. Он слышал, как в камышах чмокали лещи, натужно скрипел сухой сук… Он знал который. Кто-то из детдомовских ребят доставал с дерева застрявший в развилке вымпел и сломал на громадной сосне ветку. Она засохла, просыпав на землю иголки, но не упала, все еще держалась на стволе.
Самыми длинными и трудными были последние метры через высокие с острыми листьями камыши. Он уже не плыл, а подтягивался правой рукой от одного камышового куста до другого. У самого берега шершавая осока начала жалить руки и ноги. Раздвигая ее израненными ладонями, он наконец ощутил ногами зыбкое дно. С усилием передвигая чугунные ноги в ластах, выбрался он на берег, сделал несколько нетвердых шагов и, инстинктивно прикрывая здоровой рукой раненую, мешком рухнул на мокрую лужайку. Подвернувшиеся ласты больно сжали ступню, но уже не было сил сбросить их. Сердце так бухало, что казалось, сейчас взорвется и разнесет вдребезги грудную клетку. Луна со смутным человеческим ликом выплыла из-за вершины, заглянула ему в лицо и вдруг разбрызгалась сразу на несколько тысяч маленьких разноцветных лун…