Президенты без государств

Горбунов Павел Максимович

— Что вам угодно, господа? — спросил Клебс.

— Мы из Берлина, — ответил Чокаев по-немецки и стал объяснять цель приезда.

— Я к вашим услугам, господин Чокаев.

Чокаев не спеша достал из портфеля письмо с разрешением Гиммлера на отбор пленных мусульман для отправки их в отдельные лагеря.

— Сегодня уже поздно. Завтра я выведу мусульман на плац, — пожалуйста агитируйте.

— Хорошо, завтра так завтра.

— Но мне кажется, эта встреча вас разочарует.

— Почему?

— Я достаточно нагляделся на них. От них мало толку. Я не верю ни одному их слову. Каждый

пленный — это живая коммунистическая идея… Мы ее сжали, как пружину, упрятав за колючую проволоку, но стоит только дать им волю, как все снова встанет на свое место… Если даже кто-то и заявит о своем желании добровольно служить Великой Германии, я не поверю этому.

Чокаев не выдержал:

— ОКВ [5] нужны солдаты… Добровольно не пойдут — заставим силой. Я объявлю им это завтра особо. Но со всеми документами мы можем ознакомиться сейчас?

5

Верховное главнокомандование вооруженными силами Германии.

Комендант нажал на кнопку звонка, и в дверях показался офицер.

— Ознакомьте господина Чокаева со списками военнопленных и картотеками.

До темноты Чокаев и Каюм рылись в бумагах, выложенных на столах, выискивая подходящих людей с учетом их образования, специальности и т. д. и т. п. Чокаева от усталости клонило в сон.

Просматривая материалы, Каюм натолкнулся на дело Орозова. Его внимание привлекла также фамилия Сулайманова Омурхана.

— О, бисмило! — воскликнул Каюм так громко, что Чокаев вздрогнул и открыл глаза. — Эфенди, я нашел любопытный экземпляр. У пленного Орозова высланная из Киргизии тетка проживает в Херсонской области, а его родственник Сулайманов живет в Берлине!

— Это не трудно проверить, Херсонская область под немцами.

— Эфенди, а Сулайманов Омурхан реальное лицо. Я с ним вместе учился в институте. Но его нет в живых. В 1939 году он погиб в железнодорожной катастрофе.

— Ну, а сам-то пленный чего ст'oит?

— Указывает, что работал страховым агентом в городе Фрунзе.

— Возьмите, Каюм, этого пленного на заметку.

На следующее утро Каюм вошел в спальню Чокаева и застал его в кресле. После бессонной ночи Чокаев заметно осунулся и побледнел…

Передавали последние новости с Восточного фронта: «Не нынче-завтра большевистская Москва падет. Германские круги заявляют, что наступление на столицу большевиков продвинулось так далеко, что уже можно рассмотреть улицы Москвы через хороший бинокль».

— Комендант вывел пленных туркестанцев? — спросил Чокаев.

— Да. Выстроены на плацу. Клебс ждет.

— Захватите списки.

Проходя мимо длинного строя измученных, истощенных людей с тусклыми глазами мертвецов, Чокаев подумал о бесплодности своей затеи. Уже в который раз он встречается с пленными в разных лагерях: пересылочных, отборочных, концентрационных, — и неизменно ощущает эту свою неуверенность. За неудачу он заплатит головой. Ему припомнят англичан, в этом нет никакого сомнения. Поэтому сейчас он должен очень стараться,

чтобы выполнить обещанное. К сожалению, для этого недостаточно его желания, инициативы, изворотливости. Все зависит от стойкости или слабости тех, на кого он так легко надеялся, когда доказывал в ведомстве Розенберга возможность быстрой «переделки» пленных мусульман на немецкий лад. Все оказалось значительно сложнее… Он едва наскреб мизерное количество разной дряни… Да и то при усиленной помощи немецких разведывательных органов.

Чокаеву ничего не оставалось, как произнести очередную речь и изложить идею «Туркестана», надеясь воодушевить пленных на борьбу против Красной Армии.

Когда Чокаев закончил, нашлось только несколько человек, пожелавших служить Великой Германии. Они стояли редкой неровной цепочкой в пяти шагах от основной массы пленных. Как бы Чокаев хотел поменять эти два столь неравных строя.

Чокаев нервничал… Он еще несколько раз обратился к пленным:

— Мусульмане! Дети мои! Подумайте хорошенько!..

Но в жиденьком, разорванном строю добровольцев не прибавилось…

— Зачитайте, Каюм, список тех, кто имеет высшее образование, пусть выйдут на десять шагов вперед, я хочу посмотреть на них…

— Бахадыров! Десять шагов вперед!

— Асанов!

— Орозов!

Так было выведено из строя пятнадцать человек. Шестнадцатый утром скончался.

Каюм положил список в портфель, и застегивая его, обратился к Чокаеву:

— Вы хотели увидеть Орозова… Он стоит третьим слева.

— Присмотритесь к нему.

Прошло около двух месяцев.

— В Легионово, — буркнул Чокаев так тихо, что шофер не расслышал.

— В Легионово, — громко повторил Каюм, легонько ударив перчаткой по плечу зазевавшегося шофера.

Дул порывистый ветер. Чокаев кутался в демисезонное пальто. Шофер вел машину быстро, стрелка спидометра не опускалась ниже восьмидесяти километров.

— Скорее бы уж добраться. Не то закоченеешь, — пробурчал Чокаев и чему-то усмехнулся.

— Через двадцать минут будем у генерала Мадера, — произнес Каюм. — Он ждет вас. Там и согреетесь.

Когда машина остановилась, генерал Майер Мадер с распростертыми объятиями направился к Чокаеву, долго пожимал руку. Кивком приветствовал Каюма.

— Как добрались, господа? — спросил генерал. — Надеюсь, поездка обошлась без приключений?

— Продрогли и жаждем тепла.

— Пройдемте в мой кабинет.

Кабинет занимал большую комнату в бывшем штабе Пилсудского. Юзеф Пилсудский во время третьего наступления Антанты в 1920 году возглавил поход на Киев. С приходом фашистов к власти заключил союз с гитлеровской Германией.

Майер Мадер, проявляя исключительную любезность, поддержал под локоть Чокаева, довел его до камина и, не отпуская руки, усадил в удобное бархатное кресло.

— Я часто грею тут свои старые кости. Распорядитесь насчет чая, — обратился генерал к адъютанту. — Непременно зеленого. Трудно, знаете ли, отвыкнуть, хотя последний раз я был в Средней Азии два года назад.

— Вас, как и прежде, интересовали наплывы? — не без иронии спросил Чокаев…

— Меня всегда интересовал только один товар, — двусмысленно сказал Майер Мадер.