Президенты RU

Минкин Александр

Но если, в результате упорного, мощного и стремительного расчеловечивания, люди исчезнут (останется лишь внешнее, бездушное сходство) – это снимет обещание. Животным Он ничего такого не обещал.

Бог считает нас людьми за душу, а не за колесо, порох, компьютер, ТВ. Утратив душу, мы в Его глазах перестанем быть людьми, и Он скорее всего устроит зачистку.

В Содоме Он (после жуткого торга с Авраамом) готов был пощадить всех ради десяти праведников. Не нашлось. На многие тысячи жителей не нашлось и десяти.

Свечка теперь, как комсомольский значок, обозначает

верность кесарю, а не веру. Вчера теннис и свечка, сегодня лыжи и свечка. Но если свечки – пустая формальность, то держащие их – фарисеи, те самые, которым гореть.

И вот, год за годом, – сияние лампад, свечей, драгоценных окладов и странный фальшивый хрипящий голос, не дающий верить, мешающий верить, разрушающий веру.

Многие перестали смотреть трансляцию из главного храма, ибо зрелище не дает радости. Только горечь, насмешку и прочие не подходящие в святую ночь чувства. И, видя статистику убывания числа верующих, думаешь: не эти ли телепередачи отталкивают…

На вопрос «Смотрели трансляцию?» все, кого спрашивал, отвечали: «На что там смотреть? На подсвечники?» Подсвечниками у нас называют больших начальников, стоящих со свечкой в праздничные дни. Верят начальники в Бога или нет, но народ не верит в их искренность – вот в чем дело. И никто (из тех, кого я спрашивал) не испытывал благоговейных чувств, глядя трансляцию из храма Христа Спасителя. Никто не думал о Воскресении; все – о лицемерии.

Да и кто у телевизора в эту ночь? Искренние и глубоко верующие сами молятся в церкви, вместо того чтобы смотреть, как молятся другие. У телевизора – или неверующие, или слабые духом, или настолько уставшие, что у них нет сил на крестный ход, на несколько часов ночной службы.

И вот они-то – запертые, слабые и уставшие – вместо духовной пищи получают разрешенную передачу – позолоченное фальшивое яйцо.

…Через телевизор нам предлагается определенный образ жизни. Такой, где душа не нужна. Хуже того – она мешает.

Тут ничего не сделаешь. Власть живет по своим законам. Это всегда и всюду так. Это нельзя изменить. Но это можно не показывать.

P.S. Поразительно, что на эту публикацию не пришло ни одного оскорбительного и даже ни одного возражающего отклика.

Ищи-свищи

23 июля 2004, «МК»

Куда уходит народное мнение. И от кого?

Владимир Владимирович! Говорят, будто у нас есть общественное мнение. Но не говорят, где оно скрывается. Конечно, не в Думе. Хотя там вроде бы народные избранники, но на вопрос «Доверяете ли вы Думе?» лишь 2 % отвечают «Да». Это же уму непостижимо: ведь чтобы пройти, надо набрать в два с половиной раза больше [193] ; новенькая Дума не допрыгивает и до половины пятипроцентного барьера. Как они туда проскочили, Владимир Владимирович?

193

Теперь –

в три с половиной.

А как общественное мнение формируется? Люди привыкли узнавать о своей жизни по ТВ, по радио, из газет. А если из СМИ нельзя узнать правду – как нам быть? Слухами питаться?

Вчера радио «Свобода» каждый час сообщало: «Автоколонна сорок второй мотострелковой дивизии попала под обстрел в Шатойском районе, погибли пять, ранены двенадцать… На автотрассе Грозный – Шатой подорван автомобиль с сотрудниками райотдела ФСБ, погибли три офицера и водитель…»

«Свобода» сообщала, а «Эхо Москвы» – нет, и «Маяк», и «Вести» («Россия») – нет, и Первый канал – нет. Как нам понять, случились ли эти трагедии? И так почти ежедневно.

Если «Свобода» врет – надо об этом сказать, а ее наказать. А если она говорит правду – тогда, выходит, остальные («Эхо», «Маяк», Первый, «Россия» и пр.) нарушают закон о средствах массовой информации. По закону они обязаны информировать общество о важнейших событиях. Может, нарушителей надо наказать?

Работать они умеют. В 1994–1996-м и 1999–2000-м они сообщали о всех потерях. Выходит, теперь сознательно замалчивают.

Есть еще один вариант. Если новость не важная, если она не имеет значения для жизни общества, тогда средство массовой информации само решает: сообщать или нет.

Считали важным – сообщали. Теперь считают неважным – вот и молчат, тратят дорогое эфирное время на более существенные вещи (Киркоров, «Тату», курс евро).

Если так – значит, стоимость человеческой жизни сильно упала.

В нашей стране уже случалось, что она падала до нуля.

Похоже, у общественного мнения нет постоянного места жительства.

В советское время общественного мнения не было на ТВ, не было в газетах. Даже если публиковались «письма трудящихся» – это была чаще всего липа, изготовленная в редакциях. И уж конечно, общественное мнение не выражали оппозиционные партии, ибо не было партий.

Но общественное мнение было. Иногда – в «Новом мире», в «Юности», в Театре на Таганке. И всегда были люди, которых тогда называли (без насмешки) совестью нации.

Эти люди были плохого мнения о власти КПСС и КГБ. Удушье – вот что мы чувствовали. И когда удавка лопнула, КГБ дрожал. Прямо перед Лубянкой (в 1991-м так называли не улицу, а организацию), прямо перед всеми ее расплодившимися огромными зданиями валили памятник Дзержинскому – и ни один из тысяч сотрудников (офицеров!) не попытался защитить своего кумира.

А у толпы было большое желание разгромить Лубянку, добраться до архивов, поглядеть, кто есть кто.

Эти погромщики были чистые люди. Рядом – ГУМ, ЦУМ; под шумок толпа (как в Ираке, как во Флориде, как везде) могла рвануть за товаром.

Нет, русская толпа образца августа-91 кинулась за информацией. За свободой.

Глупо?

Сейчас этих людей выставляют обманутыми дураками. Нет, тогда они не были ни дураками, ни обманутыми. Их обманули потом. А в 1991-м они были умными. Но – неопытными.