Презумпция невиновности
Шрифт:
– Эй, на минуточку, я, между прочим, из Питера – Северной столицы нашей родины! И нечего делать из меня дремучую чукчу!
– Тогда не веди себя как чукча! – повысил голос Борис. И, обращаясь к Крестовской, учтиво попросил, указывая на меня: – Будьте так добры, сделайте дарственную надпись, я хочу подарить вашу книгу подруге.
– Что за дела? – возмутилась Вика. – Когда я просила купить резиновый глаз на блюдце, ты говорил, у тебя нет денег! Значит, врал?
– Врал, Вичка, врал, – устало согласился Джуниор, доставая из похудевшего бумажника несколько купюр.
Между тем я во все глаза рассматривала престарелую родственницу знаменитого иллюзиониста. В памяти сразу же замелькали фотографии начала века, виденные мною в музее циркового искусства. Летящие через обруч тигры в спектакле «Книга джунглей»,
– Как вас зовут? – вывела меня из задумчивости администратор заведения.
– Агата Рудь, – встрепенулась я.
Старушка растерянно улыбнулась.
– Фамилию не расслышала, – извиняющимся тоном проговорила она.
Я достала из сумочки визитку и положила перед ней на стол. Пожилая женщина взяла картонный прямоугольник в руки и поднесла к глазам, вчитываясь в текст.
– Так и напишем: «Милой Агате Рудь с наилучшими пожеланиями от автора», – раскрывая ближайшую книгу на титульном листе, проговорила она и взялась за ручку.
– Подпишите еще одну, для молодого человека, – попросила я, заранее доставая деньги.
– Да вы что, совсем обалдели, второй экземпляр этой фигни покупать? – на все фойе возмутилась Борькина родственница. – Никто эту муру читать не будет! Поставите на полку, пыль собирать. Лучше купите сахарной ваты, если вам денег не жалко!
– Да замолчишь ты или нет! – с силой тряхнул девчонку Джуниор. – Сейчас уйдешь отсюда!
– Ну и уйду, и пожалуйста, не очень-то и хотелось! – обрадовалось дитя, поворачиваясь в сторону выхода.
– Стой, поганка, я сказал! – разъярился Борька. – Ты у меня получишь сахарную вату!
Крестовская сделала успокаивающий жест рукой и проговорила:
– Купите девочке сахарной ваты вместо второй книги, а я допишу ваше имя рядом с именем приятельницы. Будете читать книгу по очереди.
– Да, пожалуй, так мы и сделаем, – обрадовалась я.
Вика надулась и отошла в сторону, искоса поглядывая, как старушка снова открывает титульный лист и заносит над ним ручку.
– Как зовут вашего кавалера? – уточнила Регина Казимировна.
– Борис Устинович, – хмуро ответил за меня Борька, раздосадованный поведением племянницы.
– Еще раз простите нас за Вику, – взмолилась я, забирая подписанный экземпляр и передавая его Борьке. Все-таки он мужчина, вот пусть и носит увесистые биографические фолианты, мне в сумке и толстенного «Шантарама» хватает. – И дайте, пожалуйста, программку.
– Дети есть дети, – протянула программку администратор и улыбнулась понимающей улыбкой.
Тем временем подошли новые покупатели, с интересом посматривая на рекламные проспекты и книги. Я кинула неуверенный взгляд на визитку, покоящуюся рядом с ручкой на столе, и решила не забирать – пусть лежит.
Места оказались и в самом деле прекрасные – в первом ряду прямо перед стоящей на сцене глинобитной лачужкой, в которой, должно быть, по замыслу режиссера обитал Аладдин. Остальное пространство сцены было стилизовано под арабский дворик с дувалом и небольшим прудиком прямо перед хижиной. По зеркальной глади пруда скользили лебеди – черный и белый, и над всей этой идиллией под высоченным потолком плыли почти настоящие облака.
Откинувшись на спинку кресла и вытянув перед собой ноги так, что они уперлись в бортик сферической сцены, Вика сноровисто метала в рот попкорн, доставая его двумя пальцами из широкого ведерка, и без особого интереса рассматривала лебедей, ожидая начала представления. Борька напряженно изучал программку, а я листала купленную в фойе книгу. И вдруг одна фотография привлекла мое внимание. Дряхлый старик сидел в инвалидном кресле, а из подписи под снимком следовало, что это Казимир Крестовский в последние годы жизни. Надо же, а я и не знала, что на старости лет иллюзионист передвигался в инвалидной коляске! Интересно, что с ним случилось? Должно быть, покалечился во время выступления, ну да подробности можно узнать из воспоминаний Регины Казимировны. Припомнив старушку-администратора, я загрустила. Честно говоря, мне до сих пор было не по себе от нашего общения. Как бы я хотела рассказать Регине Крестовской, что иллюзариум
В зале начал гаснуть свет, заиграла негромкая восточная музыка, и из хижины вышла ярко накрашенная женщина в длинных одеждах. В руках у нее была плетеная корзина размером с мусорный бак. Женщина опустилась на корточки рядом с прудом и принялась мыть тарелки, доставая их из корзины. Следом за тарелками настала очередь старого медного кувшина, который матушка Аладдина в соответствии со сказочными канонами стала тереть песком. После пяти секунд напряженной работы небо над сценой почернело, загрохотал гром, сверкнули молнии, и из кувшина пополз белый дым, принимая форму джинна. Испуганная женщина вытряхнула из корзины остатки грязной посуды и забралась в освободившуюся плетеную тару. Между тем дымный джинн рос, мужал и как бы обретал вес и плоть, становясь все больше и выше, пока, наконец, не уперся макушкой в «небо». Запрокинув голову, он дико захохотал, и от его инфернального смеха поднялся страшный ветер, подхвативший корзину и поднявший ее в воздух. Над корзиной как по мановению волшебной палочки появился оранжевый воздушный шар, поднимавшийся все выше и выше. Тем временем непогода на сцене усиливалась. Из почерневшей тучи хлынул дождь, щедро орошая хижину, сложенный из камней дувал, корзину и женщину, выглядывающую из нее. Приспособление напоминало дирижабль, которым, по сути, оно и являлось. Когда «дирижабль» достиг «неба», джинн простер руки и гулко прогрохотал, изрыгая пламя:
– Я раб лампы! Повелевай и приказывай, о моя госпожа!
Вырвавшееся из пасти джинна пламя коснулось шара, он ярко вспыхнул, точно спичка, и огненной птицей рухнул вниз, увлекая за собой полыхающую корзину. Корзина загорелась так стремительно, что никто не успел понять, что же произошло, и только истошный крик артистки не оставлял сомнений, что случившееся – кошмарная трагедия, а не постановочный трюк. Под испуганные возгласы зрителей горящая корзина рухнула рядом с прудом, напугав лебедей, шарахнувшихся от огненного факела в разные стороны. В следующую секунду на сцену выскочили сотрудники театра с огнетушителями и ведрами, пытаясь потушить зарождающийся пожар. Запахло горелой резиной и чем-то еще крайне неприятным. Едкий дым резал глаза, щипал нос и вызывал надсадный кашель. В рядах началась паника. Толкаясь в проходах, родители торопились вывести из зала детей, мимо нас бегали перепуганные люди, закрывая дыхательные пути носовыми платками, и только Вика продолжала невозмутимо поедать попкорн.
– Вот это круто, – одобрительно прочавкала она, не отрывая завороженного взгляда от сцены. – Даже покруче, чем на концерте «Рамштайна»! Жалко только не показали, как тетка сгорела. Надо им сказать, чтобы в следующий раз корзину делали прозрачной.
Я покосилась на Викторию и подумала, что девочке необходимо познакомиться с моей бабушкой – только Ида Глебовна способна повлиять на это маленькое чудовище. Некогда бабушка работала в спецотделе «Сигма», где специализировалась на изучении девиантного поведения у детей и подростков. К слову сказать, я и сама не подарок, генетика у меня – будь здоров, ибо мама моя в раннем детстве вытолкнула в окно собственного родителя за то, что он не купил ей желанную игрушку, а про папашу вообще разговор отдельный. Мой биологический папочка – законченный аферист не только по профессии, но и по велению души. Николай Николаевич Жакетов попортил немало крови нашей семье, но в настоящее время он обитает за границей, обделывая свои грязные делишки то ли в Израиле, то ли в Штатах [4] . К счастью, жизнь сложилась таким образом, что воспитанием моим занимались не бедовые родители, а бабушка с дедом. Быть может, поэтому я и выросла вполне приличным человеком – во всяком случае, я так о себе думаю. Глядя на Вику, я понимала, что если ей кто-то и сможет помочь, то только моя уникальная бабушка.
4
Подробнее читайте в романе Евы Львовой «Состояние аффекта».