Презумпция невиновности
Шрифт:
– Ты вообще себя слышишь?! Не ты один тут принимаешь решение!
Я вздыхаю, проводя рукой по волосам.
– Марин, ну на хрена тебе этот ребенок? Если бы я его хотел, если бы у нас были отношения, я понял бы твой поступок. Но мы перепихнулись несколько раз и все. Как ребенок вписывается в твою творческую жизнь и все эти твои пленэры и выезды с палатками? Ты понимаешь, что такое ребенок? Это ответственность, круглосуточное присутствие рядом с ним и невозможность самореализоваться на том этапе, на котором ты находишься. Спроси у родителей, они тебе скажут, что рождением ребенка ты поломаешь себе
– Пошел вон! – кричит она и трясет руками.
– Подумай и позвони мне. Я оплачу любую клинику, которую ты выберешь.
– Вон! – ревет она, но я не двигаюсь с места.
Добродушный Витя Богомолов закончился, как только она попыталась прогнать меня. Даже я чувствую, как тяжелеет мой взгляд. Марина тут же перестает истерить и смотрит с опаской. Жду, пока она окончательно осознает, с кем имеет дело. Когда Марина слегка вжимает голову в плечи, я делаю шаг к ней и слегка наклоняюсь, чтобы произнести ей на ухо:
– У тебя сутки, чтобы найти клинику. И не смей больше повышать на меня голос, последствия тебе не понравятся. Завтра жду твоего звонка.
Нависаю над ней еще пару секунд на случай, если она не впитала сказанное, а потом, не глядя на бывшую любовницу, обхожу ее и сваливаю из квартиры.
Сажусь в машину и еду на другой конец города в кафе, расположенное на крыше высотки. Там я всегда могу спокойно выпить кофе и подумать. Официант, уже знакомый с моими вкусами, быстро приносит мне чашку американо и стакан с водой. Благодарю его и смотрю на город.
По дороге сюда я запрещал себе думать о случившемся. Пока ехал к Марине, мне все это казалось какой-то игрой. Чем-то нереальным. Особенно в свете того, что я уже смирился с мыслью никогда не стать отцом. Как-то варианты родить ребенка с другой женщиной я даже не рассматривал. Увидев Маринку, ощутил, что она не врет. Точно беременна. Не знаю, как почувствовал это, но на меня разом навалилось это осознание, не позволяя думать ни о чем другом.
Я пришел в ярость. Готов был разорвать дуру за то, что допустила такое. Уверяла меня, что на таблетках. Мы и презервативами пользовались каждый раз. Как так получилось, хер его знает. Но понимание того, что какая-то женщина носит под сердцем моего ребенка, творит такие кульбиты в моем желудке, что даже дышать тяжело.
Офигенное осознание, что дело не во мне. И не в Ире. В нас. Не в хорошем смысле офигенное, а просто как факт. Херня только в том, что у нас все равно не может быть детей. А с другой я их не хочу.
Взгляд скользит по крышам зданий, цепляется за птиц, которые кружат над ними, переходит на облака. Погода мрачноватая, как и мое настроение.
Что я должен думать, когда передо мной встал практически нереальный выбор? Я хочу своих детей. Ира поднимала вопрос приемных, но это не для меня. И она, уверен, тоже не сможет полюбить чужого ребенка. Слишком брезгливая для этого. После того, как врач огорошил нас вердиктом, мы оба ушли с головой в карьеру, чтобы боль притупилась.
Насколько хуевое чувство юмора у судьбы или того, кто там сверху. У пары, которая может позволить себе
Такое ощущение, что жизнь ставит меня перед выбором: неполноценное семейное счастье с любимой женой или общий ребенок с любовницей, с которой я никогда семью не создам. Очень давно, когда я еще, сбивая ноги, добивался расположения серьезной студентки Иры Дудаевой, я поклялся, что, если она скажет «да», то всегда буду с ней. А позже, когда мы отмечали десять лет брака, я обновил свою клятву. И тогда же понял, что никогда не женюсь, если вдруг нам с Ирой по какой-то причине придется расстаться. Она – это часть меня. Моя половинка и мое все. После смерти мамы я нуждался в ком-то, кто был бы мне близок. Кто закрыл бы эту брешь. Ира смогла. Но, к счастью, не превратилась в жену-маму, а просто дала мне то тепло и любовь, которых мне так не хватало, когда мы с Иваном остались одни.
Едва эта мысль проскальзывает в голове, я достаю телефон и набираю брата. Пока идут гудки, смотрю на часы. У Вани сейчас три часа дня, он может быть занят, но мне чертовски сильно надо его услышать.
– Привет, старший, – здоровается он, а я выдыхаю, радуясь, что Иван не занят.
– Привет.
– Что молчишь? Как дела? Или ты позвонил послушать мой голос?
– Да так. Просто позвонил.
– Не просто, я же слышу по голосу. Что-то случилось?
– У тебя есть пять минут?
– У меня и десять есть. Рассказывай.
Кратко пересказываю ему свою историю с Мариной, а Иван, как всегда, внимательно слушает.
– Какой смачный подсрачник тебе дает жизнь, правда? – произносит он, когда я замолкаю.
– Ты добить решил?
– Я решил тебе напомнить мои слова. Помнишь, я говорил, что рано или поздно это херово закончится?
– Я не могу трахаться всего пару раз в неделю.
– Вить, все равно должны быть варианты. Сексолог, семейный психолог, разговоры по душам, в конце концов. Ира могла бы напрячься и делать это чаще, а ты немного реже. Где-то на середине встретились бы, и было бы всем счастье.
– Что делать, Вань? – спрашиваю его, проводя рукой по лицу. Официант забирает пустую чашку. – Принеси сок вишневый, – прошу его, и он, кивнув, отходит от столика.
– А какие варианты?
– Блядь, выключи адвоката, мы тут с тобой не мировую подписываем. Ты ж понимаешь, что вариантов всего два. Или я веду девочку на аборт и молчу, или Ирка меня бросает, потому что я облажался.
– Вить, будем откровенны, она наверняка знает про твои загулы. Слишком умна для того, чтобы ничего не замечать. Но ребенок – это залет. Я не могу принять за тебя решение.