Презумпция виновности

Денисов Вячеслав Юрьевич

За «замшелый Холмск» никто из аборигенов не обиделся. Их действительно заинтересовала проблема Головацкого именно в том контексте, который представил им для обозрения советник.

– Тогда я объясняю! Некоторым профессорам не нужен миллион долларов! Как и полтора, кстати. Им не нужна слава в Стокгольме и демонстрация процесса награждения на Российском телевидении! Как не нужна перспектива быть востребованным после этого и возможность возглавить любой НИИ по своему усмотрению! Профессорам, подобным Головацкому, ничего этого не нужно!

– Как так? – выдохнул

Георгиев. – А… что им нужно?

– Им нужно тридцать миллионов долларов, предлагаемых в качестве отступных за передаваемый изобретенный материал. Вообще, по мировым меркам, кусок этой железяки в качестве образца стоит на мировом рынке, учитывая свойства изобретения, сто миллионов. Ведь это не только кусок металла, это и право на его изобретение, и последующая лицензия. Но кто будет платить Головацкому сто миллионов долларов, если потом не будет навара?.. Быстрее соображайте! Навыков мышления в области теоретической физики нет, но как преступления-то совершаются… должны же быть в курсе!

– Головацкий хочет…

– Хотел он, хотел! – нетерпеливо перебил Желябина Кряжин. – Ему голову отрезали – чего он сейчас хотеть может!

– Он хотел сам продать свое изобретение за рубеж и получить не полтора миллиона, не тридцать… а все сто?

– Молодец, майор. Перспективы получить подполковника налицо. А кто мне теперь скажет, что за плохие парни гонялись за профессором и Пикулиным?

На этот раз вероятность получить капитана продемонстрировал Георгиев. Исходных данных для этого ему оказалось достаточно.

– Те, кто предложил ему тридцать миллионов, но профессор отказался, полагая, что обойдется без их помощи и в гораздо выгодном для себя свете.

– Так вот… – Кряжин подставил стакан под руку Сидельникова: – Наполовину… В алюминиевом тубусе, он же – контейнер, находится образец материала, полученного Головацким опытным путем. Человек на дереве, надеюсь, не показался вам старшим научным сотрудником? Это те, кто хочет продать железячку Головацкого так же, как хотел сам Головацкий.

– А зачем им Пикулин-то?! – взревел Георгиев, которому на этот раз исходных данных оказалось мало.

– Он вез профессора до дома. И это могли видеть. Не обнаружив, как и вы, контейнера, они могли предположить, что Пикулин стащил его вместе с вещами профессора.

– А зачем тогда убивали? – окончательно выдохся подчиненный Желябина. – Или, черт возьми, зачем уехали, не убив. Боюсь испортить о себе впечатление, но…

– Вы его уже испортили. Если получится так, что профессор рассказал Пикулину о содержимом контейнера… Вы, кстати, уверены в том, что они не знали друг друга ранее и между ними не было сговора? Я – нет! Так вот, если предположить, что контейнер у Пикулина, а Головацкий убит, и Пикулин знает, кто его убил и за что? Это я отсюда не уеду, пока не узнаю, что случилось с железякой Головацкого! А им-то зачем свидетеля оставлять?!

Сидельников дрогнул, посмотрел на следователя и так же быстро отвел взгляд. В глазах его светился неподдельный восторг. Разгляди его другие, они бы не поняли, что заставило капитана МУРа так восхититься…

Есть в оперативной практике такое понятие – «оперативная заговорка». И… и капитан был просто восхищен ею.

– Или же контейнер Пикулин отдал, и блестящий цилиндр потерялся в лесу во время волчьего пира.

Мацуков вяло моргнул и выслушал еще одну ремарку:

– Или контейнер до сих пор у Пикулина.

И следователь районной прокуратуры окончательно опешил, когда до него донеслось:

– Или Головацкий его потерял.

Желябин же понял все.

– Нам нужен Пикулин.

– Живой или мертвый, – добавил Георгиев.

– Лучше живой, – помедлив, сказал советник, – потому что следствие по факту кражи контейнера из секретной лаборатории Вооруженных сил я веду уже два месяца, и мне нужно определяться: либо докладывать о готовности работать над обвинительным заключением, либо продлять сроки расследования. А начальные у меня уже вышли. – Дойдя до ванной, где намеревался побриться перед выходом на улицу, он обернулся: – Теперь, Желябин, ты не будешь мучить меня своим любопытством?

В ванной он склонил разгоряченное лицо под зеркало, заткнул пробкой отверстие в раковине и стал наполнять ее ледяной водой.

– Черта с два вы уехали бы без контейнера… Ни за что бы не уехали… Вы поехали менять машину и личный состав поиска… – Окунув лицо в обжигающую воду, он поднял его и снова зашевелил губами. С них капала вода, и слова выходили смачными, понятными даже при том условии, что он говорил почти неслышным шепотом. – Не рассчитали ребята… Хотели наскоком, а городок Холмск оказался крепким орешком… Просто так со ста миллионами долларов никто не расстается.

Когда он вышел, шла тихая, хотя и горячая дискуссия. Равнодушных после такого потока неожиданной информации не было. Молчал лишь Сидельников, попивающий свой чай с лимоном и разглядывающий на экране телевизора глубокий вырез на платье молоденькой дикторши, зачитывающей прогноз погоды. Кажется, она ему нравилась.

А Кряжину не нравился прогноз. Если верить этой несовершеннолетней на вид нимфоманке с губами, не соединяющимися при озвучивании текста с видеосуфлера, то завтра в Подмосковье ожидается до минус двадцати пяти. А Подмосковье, выражаясь его же словами, это в центре города Холмска. Губы, блестящие от помады, наложенной от всей души, светились в свете софитов, зубы сияли, глаза красотки отсвечивали равнодушной улыбкой. Она была похожа на представителя последнего поколения резиновых женщин, созданного японскими компьютерными гениями.

Глава четырнадцатая

«Ну и девочка», – думал Пикулин, глядя на экран телевизора. Он лежал в комнате с потушенным светом и слушал прогноз на завтра. Комната представляла собой монаший скит в условиях современности: кровать с поцарапанными деревянными спинками, колченогий стул перед нею, на нем переполненная пепельница, стол в углу с остатками позавчерашней, вчерашней и сегодняшней трапез и ковер на стене, больше похожий на выработавший свой срок пользования половой коврик.