При дамах
Шрифт:
Бобылковъ словно почувствовалъ толчокъ во всемъ существ своемъ. Но онъ не подалъ виду, какъ глубоко заинтересовали его слова Сатира Никитича, и проговорилъ довольно равнодушно:
– Да, эта помоложе будетъ, и воспитанія больше. Только вдь она съ Козичевымъ.
– Эка невидаль Козичевъ вашъ. И не у такихъ отбивали, – самоувренно возразилъ Ерогинъ.
Бобылковъ плутовато прищурился на него и подмигнулъ.
– Вашу репутацію мы знаемъ, – сказалъ онъ, хихикнувъ. – А только и злодй же вы, Сатиръ Никитичъ, ей-Богу злодй. Такого баловника, какъ вы, поискать надо.
Два пальца
– Мн, кстати, надо будетъ сейчасъ захать къ Елен Николаевн, дльце маленькое есть, – продолжалъ онъ. – Увидла она у меня какъ-то бирюзу замчательную, такъ купить хочетъ. Дйствительно, рдкій случай; я отъ одного персіянина за большія деньги досталъ.
И онъ вытащилъ изъ жилетки два бирюзовыхъ камня и прикинулъ ихъ на ладони. Ерогинъ взялъ ихъ по очереди кончиками пальцевъ и осмотрелъ, наморщивая складки на переносиц – Сколько? – спросилъ онъ кратко.
– Вотъ бы вамъ, Сатиръ Никитичъ, дать оправить, да поднести Елен Николаевн, – замтилъ Бобылковъ, уклоняясь отъ прямого отвта. – Она бирюзу больше всхъ камней любитъ.
– Да сколько стоитъ? – повторилъ свой вопросъ Ерогинъ.
Бобылковъ простодушно махнулъ рукою.
– Ну, что для васъ цна! Была бы охота, – сказалъ онъ. – Я, если желаете, самъ завезу къ Фаберже и велю оправить. Брилліантами кругомъ обложить…
– Пожалуй, свезите; только чтобъ не дорого все вышло, – согласился Ерогинъ.
Бобылковъ съ притворнымъ равнодушіемъ сунулъ бирюзу обратно въ жилетку, и тотчасъ сталъ прощаться.
– А Елен Николаевн я намекну объ этомъ, а? – произнесъ онъ нсколько таинственно, и снова подмигнулъ.
– Пригласите-ка ее завтра пообдать въ ресторан: вы, я, да она, – сказалъ Ерогинъ.
Бобылковъ сдлалъ серьезное лицо и задумался, какъ бы въ виду трудности и сложности предлагаемой задачи.
– Я переговорю, – многозначительно вымолвилъ онъ наконецъ, и простился.
Онъ спшилъ, зная, что Елену Николаевну Мамышеву поздне нельзя застать дома.
– Мамочка! голубушка! вдь все хорошете! – привтствовалъ онъ ее, когда она вышла къ нему въ громадной шляпк, совсмъ собравшаяся хать кататься. – Вы ужъ извините, на минутку задержу васъ, потому что дло есть.
Хорошенькая, тоненькая брюнетка очень мило улыбнулась ему. Она знала, что когда Бобылковъ заходить по длу, то всегда оказывается что-нибудь пріятное: или ужинъ, или пикникъ, или нчто боле существенное.
– Садитесь и разсказывайте, – пригласила она, и сама присла бокомъ на диванчикъ, какъ разъ противъ зеркала, на которое и направила свои слегка подрисованные глазки.
– Да что, мн изъ-за васъ Ерогинъ проходу не даетъ: врзался въ васъ по-уши, – объяснилъ Бобылковъ.
Мамышева сдлала презрительную улыбку.
– Ну, ужъ вашъ Ерогинъ… мужикъ такой! – произнесла она.
Бобылковъ замахалъ руками.
– Что вы, что вы! Сатиръ Никитичъ? Отличнйшій человкъ, – возразилъ онъ.
– Вы знаете, я совсмъ не привыкла къ такимъ знакомствамъ, – продолжала Мамышева. – Вамъ извстно мое общество: князь Малмыжскій, князь Давидзе, баронъ Айзикъ… онъ сейчасъ былъ у меня, и такъ сплетничалъ, такъ сплетничалъ, что
– Козичевъ? Вотъ видите, а еще вы влюблены въ него, – укоризненно замтилъ Бобылковъ. А я вамъ вотъ что сообщу: Ерогинъ поручилъ мн выбрать для васъ кое-что у Фаберже. Вотъ какая исторія.
Мамышева слегка вспыхнула, и хорошенькія глазки ея совсмъ заблестли.
– Что это ему вздумалось? – какъ будто удивилась она.
Бобылковъ самодовольно подмигнулъ ей.
– А на то есть Денисъ Ивановичъ, чтобъ вздумалось, – загадочно пояснилъ онъ. – Только вы, мамочка, ужъ не подведите меня: я ему далъ слово за васъ. Завтра мы маленькій обдикъ устроимъ: вы, онъ, да я. Ни, ни, никакихъ возраженій. Бгу сейчасъ прямо къ Фаберже. И Бобылковъ дйствительно убжалъ. Часъ спустя онъ, совсемъ сіяющій, прогуливался по Большой Морской. Онъ чрезвычайно любилъ толкаться тутъ въ это время дня, пожимать руки фланирующимъ и раскланиваться поминутно съ прозжающими мимо нарядными дамами. Онъ ихъ всхъ, ршительно всхъ зналъ, и ко всмъ питалъ почти родственное чувство. И он тоже считали его своимъ, совсмъ своимъ, и хотя кивали ему съ нкоторою небрежностью, но не безъ дружескаго выраженія.
– Здравствуйте, мой дорогой! – вдругъ остановилъ онъ высокаго, красиваго господина лтъ тридцати, съ голубымъ кашне вокругъ шеи и тросточкой въ рук, медленно пробиравшагося по узкой панели. – Кстати, мн вамъ два словечка сказать надо. Слыхали новость?
Козичевъ – это былъ онъ – съ снисходительнымъ любопытствомъ наклонилъ голову.
– Что такое? – спросилъ онъ.
– Васса Андреевна поссорилась съ Ерогинымъ, – объяснилъ Бобылковъ. – И такъ, бдная, скучаетъ, жалко смотрть на нее.
– Можетъ ли быть? – видимо заинтересовался Козичевъ.
– Безъ шутокъ. Я теперь придумываю, какъ бы развлечь ее. Пригласимъ-ка ее завтра обдать въ ресторан, а?
– А она подетъ безъ своего Сатира?
– Я же вамъ говорю: расплевались! Теперь для васъ самый настоящій моментъ поухаживать за нею.
Козичевъ описалъ тросточкой кругъ въ воздух и улыбнулся, показавъ свои отличные зубы.
– Я не прочь, – сказалъ онъ, – мн Васса Андреевна всегда нравилась. Такъ завтра, здсь?
И онъ указалъ глазами на ресторанъ, мимо котораго они проходили.
– Въ семь часовъ, – подтвердилъ Бобылковъ.
III
Поутру на другой день Денисъ Ивановичъ захалъ къ Васс Андреевн и засталъ ее еще въ худшемъ настроеніи. Она наканун вечеромъ побывала разомъ въ трехъ театрахъ, отыскивая Ерогина, потомъ въ двухъ ресторанахъ, и наконецъ въ загородномъ уголк, гд онъ чаще всего проводилъ ночи, но нигд его не оказалось. По секрету она посылала Глашу даже къ нему въ домъ узнать, не заболлъ ли онъ, но тамъ сказали, что Сатиръ Никитичъ ухалъ предъ обдомъ и не возвращался. Васса Андреевна чуть съ ума не сходила, ломая голову, чтобъ додуматься, куда могъ провалиться Ерогинъ. Исчезновеніе его было тмъ боле загадочно, что Елена Николаевна, къ которой втайн ревновала Васса Андреевна, была въ театр, и потомъ ужинала съ Козичевымъ.