При дворе последнего императора
Шрифт:
— Ну, вы не очень-то ловкий моряк, господин министр.
Несколько часов спустя Ламсдорфу принесли немецкий орден. Он рассчитывал получить Черного орла, а Вильгельм пожаловал ему какой-то крестик, только что перед тем созданный. Сам Бюлов должен был сделать визит, чтобы утешить своего коллегу.
Все эти грубые выходки не имели под собою никакого серьезного основания: кайзер обладал своей манерой веселиться.
Я сам в известный момент сделался объектом весьма неумного поддразнивания. Вильгельм II вдруг стал почему-то называть меня Молосовым. Не было никакой возможности заставить его правильно произносить
Мне кажется, я могу точно указать тот момент, когда я впал в немилость.
История эта довольно курьезна… На острове Карлос были устроены маневры с участием Выборгского полка, коего шефом являлся Вильгельм II. Кайзер выразил желание стать во главе одной из рот в момент, когда она пойдет в «атаку». Царю очень это не понравилось, но разубедить «кузена» было невозможно.
Мы оказались таким образом свидетелями странного зрелища: русские солдаты на кого-то нападают под предводительством германского императора, бойко помахивавшего саблей.
Маневры эти имели своего присяжного фотографа, генерала Несветевича, толкового человека, вышедшего в отставку после войны 1877 года и увлекавшегося с тех пор фотографией. Он носил форму, и это позволяло ему работать для русских газет в местах, куда его штатские коллеги не допускались.
Чтобы лучше снять кайзера, Несветевич припустил рысью и потерял при этом одну из своих калош… Само собой разумеется, что калоши не входили в установленное регламентами обмундирование офицеров.
К несчастью, Вильгельм пронесся как раз по тому месту, где лежала злополучная калоша. Он проткнул ее шашкой и торжественно принес царю. А Несветевич в это время щелкнул затвором.
Можно себе представить, какая поднялась суматоха. Кто посмел явиться на маневры в калошах?.. Наконец вспомнили о Несветевиче. Когда его вызвали, он явился с калошей на одной из ног. Вильгельм II демонстративно стал с ним разговаривать и сказал ему, что желает во что бы то ни стало иметь фотографию атаки… и, значит, калоши.
В тот же вечер я получил от министра двора приказ уничтожить дурацкую фотографию. Ученик Ниепса долго сопротивлялся. Он-де обещал именно эту фотографию германскому императору. Мы все-таки послали в Берлин какой-то другой оттиск.
Вообще Вильгельм II умел высказывать свое неудовольствие даже очень высокопоставленным лицам. Приведу по этому поводу инциденты, имевшие место в Киле после свидания государя с королем английским в Коуз (свидание это было очень неприятно кайзеру).
Мы медленно продвигались по Кильскому каналу. Кайзер не соблаговолил известить нас, что он прибудет на «Штандарт». На одном из последних шлюзов он вдруг объявился неизвестно откуда. Поднялся на императорскую яхту, весьма официально поздоровался с Их Величествами и затем спросил государя, когда он отправится в дальнейшее путешествие. Николай II ответил, что выход из Киля назначен рано утром, так как в Петербурге предполагается официальная церемония с участием Их Величеств. Кайзер ничего не сказал, простился очень холодно и уехал.
Как только мы бросили якорь в Киле, царь получил от Вильгельма II небольшую
Некоторые из лиц свиты все-таки поднялись спозаранку, чтобы полюбоваться неофициально немецкими броненосцами, но густой туман испортил им все удовольствие.
За завтраком государь посмеялся над их усердием и сказал, что они были наказаны за нескромное любопытство:
— Чтобы мы не могли делать сравнений английского и немецкого флотов, Вильгельм II заказал для своей эскадры туман по мерке.
Тяжелое впечатление, вызванное этим инцидентом, было рассеяно несколько позже, во время нашего последнего визита в Берлин по случаю брака дочери кайзера с герцогом Эрнстом Брауншвейг-Люнебургским: окруженный большим, чем на яхте, количеством придворных, Вильгельм II лучше приспосабливался к условиям официального визита монархов.
Чтобы закончить мои воспоминания о немецком монархе, приведу один инцидент, который имел место в Спале и который доказывает, что отношения Их Величеств к немецким их родственникам всегда носили характер какой-то скрытой и почти неосознанной неприязни.
Принц Генрих Прусский приехал в Спалу со своей женой Ириной, сестрой Ее Величества. (Этого рода визиты производились довольно регулярно: по-видимому, они имели целью осведомление о том, что думает государь и его ближайшие приближенные).
В день приезда принца Генриха государь предложил ему проехаться верхом. Мы сделали верст 20 по лесу неописуемой красоты. По возвращении принц сказал царю:
— Очень интересная прогулка. Но ей далеко до того Distanz Ritt (проезд на выдержку), о котором ты говорил мне в письме.
— Это только тренировка, — ответил государь, — завтра я тебе покажу леса более отдаленные.
И, проходя мимо меня, государь сказал:
— Принц Генрих хочет проехаться на выдержку. Пошлите поваров в то место, о котором мы говорили. Для начала я его прогоняю на 80 верст. На обратном пути спесь у него собьется.
И прибавил с многозначительной улыбкой:
— Скажите, чтобы для меня оседлали вороного.
Государев вороной происходил от чистопородного рысака и английской полукровки. У него была такая рысь, что свита должна была постоянно переходить с рыси на галоп и обратно. Всякий знает, как это утомительно. Но свита состояла из людей, привычных к такого рода поездкам. Что касается принца, то он с трудом выдержал 40 верст и, слезая с лошади, стал на нее жаловаться. На обратном пути ему предложили выбрать любую из свитских лошадей. Это не улучшило положения, и он еле держался в седле, когда мы возвращались домой. Натер себе ноги до крови и 5 суток не мог потом сесть на лошадь.