При дворе Тишайшего
Шрифт:
— Пробовал было батюшка твой, — проговорила Хитрово, — Плещеева ставил, да царь и Стрешнев куды! Прямо на дыбы!
— Еще бы! Плещеев стар, скоро совсем из ума выживет. Ну, и что ж, на чем порешили? — без всякого признака любопытства спросила царица.
— Порешили на князе Пронском, — ответила Елена Дмитриевна, всегда как–то обескураживаемая таким безучастьем Марии Ильиничны. — Ты бы, матушка–царица, слово молвила за царевича — ведь твой он, поди, сыночек!
Грустная улыбка тронула губы царицы.
—
— Ты мать.
— Ма–ать! Может, в какой заморской стране материнское слово в толк берут, да, вишь, не у нас! — и Мария Ильинична безнадежно махнула рукой. — Что еще нового?
— Царь в поход собирается выступить летом.
Весть о том, что государь уезжает, тоже не произвела никакого впечатления. Походы в те времена были не редкостью; скорее показалось бы диковинным, если бы их не было в течение более или менее продолжительного периода. Царица даже бровью не повела, услыхав, что скоро должна расстаться со своим мужем.
— Хочу я у твоей царской милости вот что просить, — начала вдруг боярыня Хитрово, отчаявшись произвести на царицу впечатление своими новостями, но замялась, оглянувшись на боярынь и боярышень, слушавших их разговор с разинутыми ртами.
— Пошли бы, затеяли игры какие, что ли! Царевен бы позвали, — обращаясь к ним, проговорила царица.
Женщины поняли, что царице угодно остаться с Еленой Дмитриевной вдвоем, и все вышли из комнаты.
— Испроси у царя мне милость одну, — тихо заговорила Хитрово.
— Что за дело тако?
— Ворожею одну пусть дозволит мне взять и схоронить, — решительно проговорила Елена Дмитриевна.
— Что ты, что ты, мать моя! В уме ли ты своем? — взволнованно замахала царица руками. — Да чтобы я этакое дело царю говорила? Да ни в жизнь! Царь гневен на ворожей, сейчас на огонь велит положить… Нет, я на погибель души христианской не пойду, не пособница я такому делу. Да и тебе, Дмитриевна, посоветовала бы с ворожеями не хороводиться.
Елена Дмитриевна поняла, что совсем напрасно обратилась к царице по этому щекотливому делу, и с досадой закусила губы, но тотчас продолжала:
— Да я не зла хочу Марфушке, а так только припугнуть малость!
— Марфушкой ее зовут? — задумчиво спросила царица. — Это та, которую почитай вся Москва знает? Да? Так ведь она только гадалка и с нечистью не знается… За что ж ты ее так–то?
— Вредная она баба, — уклончиво ответила Хитрово.
— Сказывали, что верно она гадает!.. Вот что, Дмитриевна, я и посылала–то за тобой, хотела сказать, чтобы ты мне ее привела… пусть мне погадает, мою судьбу да судьбу моего будущего ребеночка разгадает.
— Матушка–царица, — хотела было возразить Хитрово, но встретила упорно–надменный взгляд черных глаз царицы и сразу
— Пошли кого–либо из своих, да понадежнее, да чтобы под вечерок и привел ее сюда, — проговорила царица.
В это время в комнату поспешно вошли боярыни, а за ними царевны Татьяна, Анна и Ирина Михайловны.
— Братец идет! — говорили они, суетясь и рассаживаясь. — Боярыня, что не наведывалась сегодня к нам? — спросили они Елену Дмитриевну.
Вошли Алексей Михайлович и Милославский.
Царица встретила супруга поясным поклоном, остальные женщины поклонились до земли. Алексей Михайлович поцеловал жену три раза в щеку и сел в подставленное ему кресло.
— Что, егозы, делаете? — трепля сестер по щекам, спросил он царевен.
— Да ничего, с тоски дохнем! — капризно произнесла Ирина Михайловна.
— Что так? — улыбнулся царь и перевел свой взор на скромно потупившуюся боярыню Хитрово. — Ты, Елена Дмитриевна, совсем «верх» забросила, тебя и вовсе здесь не видать! Что–то все хлопочешь, а о чем — нам и не ведаешь.
— Ничего я не хлопочу, царь–государь, — ответила боярыня, метнув на царя один из чарующих взглядов, — и на «верху» бываю, да ты не изволишь замечать слугу твою!
По губам царя пробежала улыбка; его глаза ласково блеснули на молодую вдову.
— Вот царевны, вишь, жалуются, что забываешь их, — проговорил он.
— Известно, забыла! — вмешалась Анна Михайловна. — Почитай, все время у себя в светелке забавляется, а мы одни; ничего нового она не измышляет для нашего веселья.
— Ах, девушки, до веселья ли теперь? Вот царь–батюшка в поход собирается… плакать надо, слезы горькие разливаючи… — заговорила певучим голосом ехидная «верховая боярыня».
— Оставь, Микулишна, надоела! — взвизгнули все три царевны и, обнимая Елену Дмитриевну, стали просить, чтобы она придумала какое–нибудь увеселение для них.
— Погодите, милые, — ответила Хитрово, — вот поговорю с батюшкой–царем кое о чем, а после того поизмыслю, чем бы мне вас повеселить.
— О чем будешь говорить? О приказных делах? — спросила младшая из царевен. — Ой, скучища какая! Пойдемте, девицы, песню споем! — предложила она.
Царь и царица одобрили это предложение; царевны вышли, а следом за ними пошли и остальные женщины; в комнате остались, кроме царской четы, только Хитрово, Милославский и еще две из самых приближенных к царице «верховых боярынь».