При исполнении служебных обязанностей. Каприччиозо по-сицилийски
Шрифт:
Богачев вскочил со своей койки, рывком открыл дверь и гаркнул:
– А ну, прекратить хулиганство!
– Этому гражданину надоело, кажется, жить, – сказал один уголовник другому. – Коля, подержи мой макинтош… Летчик, не вмешивайтесь в чужую жизнь.
– Если еще раз к кому-нибудь пристанете, шею сверну, – пообещал Богачев.
– Шею сворачивать нам нельзя. Мы исправились. Мы тогда, летчик, посадим тебя на десять суток за хулиганство и за оскорбление.
Двое пассажиров, воспользовавшись этим разговором,
– Дед, – просили уголовники, когда Богачев вернулся к себе, – станцуй нам падеспань, а мы тебе похлопаем.
– Да что вы, ребятки! – сказал дед. – Не надо.
– Танцуй.
– Не умею я…
– Танцуй, падла!
Богачева подбросило. Он ворвался в соседнюю комнату, и через минуту один из уголовников лежал на полу с разбитым лицом, а другой, стараясь вырваться из рук Богачева, выл:
– Ой, пусти, пусти, пусти!
Богачев со всего размаха швырнул его на пол.
– Еще раз начнете – изуродую!
Из комнаты выскользнули два паренька и старик. Богачев снова ушел к себе и лег на койку. Через несколько минут к нему заглянул уголовник с разбитым лицом и спросил:
– Пилот, у вас нет продажного спирту?
Тогда второй уголовник стал толкать его в спину и кричать:
– Пусти, Коля, я с него потяну права!
– Молчи, капуста! – цыкнул на него тот, что стоял в двери. – Пилот мускулистый, он сделает тебе форшмак детского питания. Пилот, ответьте на вопрос, будьте вежливы!
– Я сейчас продам тебе спирту, – пообещал ему Богачев и сделал вид, что собирается встать с койки.
Уголовник стремительно отпрянул от двери, сбив с ног того, что стоял у него за спиной.
– Хорошо, хорошо, – сказал он, – только не надо сердиться. Мы уважаем мускулистых пилотов.
Когда экипаж вернулся с аэродрома, Богачев рассказал Струмилину про двух уголовников.
– А что вы хотите? Они кичатся своим воровским кодексом чести, а никакого кодекса нет. У них, как у животных, сильный есть сильный, он и хозяин. Мы с ними чересчур цацкаемся, в либерализм играем, добренькими быть хотим.
– И с убийцами тоже, – добавил Володя Пьянков. – Он убьет «со смягчающими обстоятельствами» – ножом, а не топором, или топором, но не шилом, – вот ему пятнадцать и дают вместо расстрела. А убийца – он неисправимый. Око за око, зуб за зуб: у Наума предки неплохо продумали этот вопрос. Я человек добрый, но убийцу персонально расстрелял бы и даже водки потом пить не стал для успокоения.
– Пьянков стал Демосфеном, – сказал Брок, – за два года я не слышал от него больше пяти слов за один присест, а тут – так прямо речь.
3
Струмилина вызвали в отдел перевозок.
– Павел Иванович, – сказали ему там, – огромная просьба к вам.
– Огромная?
Струмилинского
– Да, огромная. Наш дежурный экипаж загрипповал. А рыбаки стонут в Устье: рыба в лед вмерзает. Да и у нас тут свежие помидоры для них пришли – третий день в электростанции храним. У вас сейчас по графику что?
– Сначала отдых, а потом горючее на острова надо забросить.
– Может быть, вы согласились бы заменить наш дежурный экипаж? Сходили бы к рыбакам?
– С удовольствием.
– Правда или издеваетесь?
– Недоверчивые вы какие… – засмеялся Струмилин. – Конечно, сходим к рыбакам!
Он вернулся в общежитие и, остановившись на пороге, сказал:
– Подъем, мальчики, рыбу надо возить!
– Когда же настоящее дело? – сонно спросил Павел. – Наука-то когда? Надоело бочки возить.
– А спать вам не надоело? Вы спите, как бурый медведь в зимнее ненастье. Тому, кто первым поднимется и умоется, обещаю помидор.
– Банку болгарских томатов? – поинтересовался Пьянков из-под одеяла. Он спал около окна, форточка была открыта, потому что было жарко натоплено, и он лежал, укрывшись с головой, чтобы не простудиться.
– Нет. Настоящий, свежий помидор, привезенный из парников.
– Что? – быстро спросил Брок и вскочил с кровати. – Неужели свеженький?! Для меня свежий помидор, что для быка красная тряпка! Я готов на бой, Павел Иванович!
– Считайте помидор съеденным, Нёма.
– Дискриминация, – пробасил Пьянков и сразу поднялся с кровати, – я тоже хочу.
– Жду вас у самолета, – сказал Струмилин. – Возьмите у диспетчера погоду. Живей, ребята, живей!
Когда Струмилин вышел, Богачев спросил:
– Геворк Аркадьевич, что это с командиром?
– Вы о чем?
– Он как-то особенно рад этому рыбному полету.
– А, вы об этом… Командир любит летать к рыбакам и на фактории к охотникам. Там у него много старых знакомых. Его всегда направляют на самые трудные трассы – в океан; здесь-то уж все облазили, тут и новички могут. Ну, вот он и рад к знакомцам слетать. Его все колхозники-поморы знают: от Чукотки до Архангельска.
– Читали книжки о нем?
– Нет. По бочкам они его знают.
– Как?
– По бочкам, – повторил Аветисян, улыбаясь. – В первые годы после войны в поморских колхозах – хоть шаром покати. Тогда бочку в хозяйство заполучить – что золотой слиток найти. Ну, Павел Иванович, глядишь, над одним колхозом в сугроб пустую бочку бросит, потом над другим…
– И колхозники находили?
Аветисян даже присвистнул:
– Колхозники, милый, все найдут. Да еще тогда… Они бы иголку нашли, сбрось мы ее с самолета. Два выговора Струмилин получил, а денег у него вычли – три зарплаты, не меньше… Ну, вы готовы?