При исполнении служебных обязанностей. Каприччиозо по-сицилийски
Шрифт:
Богачев мастерски и легко выполнил «коробочку», а потом повел самолет на снижение. Струмилин не смотрел в сторону Богачева. Он смотрел прямо перед собой и видел ровное снежное поле метрах в ста слева от самолета.
«Слишком большое упреждение берет парень, – думал он, доставая из кармана папиросы, – упадем в торосы, ноги поломаем…»
– Шасси! – скомандовал Богачев.
На щитке загорелся зеленый свет: шасси выпущены.
– Семьдесят метров, – начал отсчитывать высоту Пьянков, – семьдесят метров, шестьдесят метров,
Самолет чуть подкинуло и понесло вперед стремительнее, чем секунду тому назад.
Аветисян и Брок привстали со своих мест и напряженно смотрели прямо перед собой. Они смотрели на снежное поле, которое было слева и которое очень медленно приближалось. Так, во всяком случае, им казалось. Земля быстро уходит при взлете и очень медленно приближается во время посадки.
– Тридцать метров, – продолжая отсчитывать, Пьянков посмотрел на Струмилина, – двадцать метров…
«Неужели вытянем? – думал Струмилин, наблюдая за тем, как самолет неуклонно сносило налево, – тогда он просто гений, этот Пашка…»
Самолет завис в воздухе, и на какую-то долю секунды всем показалось, что движение и время остановились, подчиненные спокойному приказу двадцатипятилетнего парня в кожаной куртке.
Струмилин не понял, дотянул все же Павел до снежного поля или сейчас машина перекувырнется, ударившись шасси в торосы.
«Сейчас, – думал Струмилин, – вот сейчас… Ну, дотяни, голубушка, дотяни же!»
– Все, – спокойно сказал Богачев, – сели, как в аптеке.
Удара шасси о снег все еще не было. Но как только он сказал, все в кабине ощутили спокойный, несильный толчок, и машина покатилась по снежному полю.
Струмилин обернулся и посмотрел на Аветисяна и Брока. Те стояли у него за спиной. Аветисян развел руками, что могло означать одновременно и крайнюю степень восхищения и, наоборот, высшую форму раздраженности.
«Что мне ему сказать? – напряженно думал Струмилин. – Он блестяще посадил машину, но он посадил ее очень рискованно и слишком красиво. Это для авиационного парада, а не для Арктики…»
Богачев обернулся к Пьянкову и спросил:
– Володя, у тебя нет спички? У меня в зуб что-то попало.
Пьянков протянул ему пустой коробок. Богачев отломил кусок фанерки и стал чистить зуб. Струмилин испытующе смотрел на него, а потом не выдержал и засмеялся. И весь экипаж тоже засмеялся. Богачев удивленно посмотрел на Струмилина, на Володю, потом быстро оглянулся на Аветисяна и Брока и спросил:
– Я что-нибудь не так сделал, Павел Иванович?
– Вы все сделали так, как надо, Паша, молодец вы…
– Это вы говорите честно или для того, чтобы поднять во мне дух?
– Я говорю это абсолютно честно.
– Тогда большое спасибо.
И снова все засмеялись, а Богачев, снова посмотрев на своих товарищей, подумал: «Издеваются, черти, а что я сделал такого?»
В Чокурдахе им сказали, что ремонт лыжи, которая
– А вам, – сказали Богачеву, – пришла радиограмма из Москвы, но мы ее в Тикси переслали.
– От кого?
Ему ответили:
– От Струмилиной…
6
– Груза в Тикси много? – спросил Струмилин.
– Да. Мы вам лес загрузим и картошку. И лук.
– Сколько всего?
– Под завязку.
– Ладно.
Струмилин вышел из диспетчерской. Мела поземка. Снег был колючий, как щетина. Низкие рваные облака казались черными, а небо, проглядывавшее сквозь эти низкие рваные облака, было серебряного цвета.
«Будет снег, – решил Струмилин. – Когда небо кажется перламутровым, а облака черными, тогда обязательно начинается снег».
Экипаж сидел в столовой. Володя Пьянков сбегал к своим друзьям чукчам и принес нельму.
– Сейчас я сделаю строганинку, – сказал он. – Паша, ел когда-нибудь строганинку?
– Нет, не ел. Только, может быть, мы поедим сегодня строганины в Тикси?
– Он торопится получить радиограмму, – сказал Аветисян.
– У тебя же нет детей, – сказал Брок, – так что нечего волноваться.
– Успеем и в Тикси. Только сначала я угощу всех строганиной.
Володя стал резать бело-розовое мясо рыбы. Он нарезал много тонких бело-розовых кусков замороженной нельмы, попросил принести с кухни южного, терпкого соуса и побольше черного перца. Потом он быстро подхватил кусок рыбы, сложил его трубочкой, обмакнул в соус, потом в перец и, зажмурившись, положил себе в рот.
– Тает, – сказал он нежным голосом, – снегурочка, а не рыба.
Аветисян жмурился и молча качал головой, а Брок издавал негромкие стоны, выказывая этим наслаждение, какое он испытывал, вкушая мороженую нельму.
– Гарантирую сто лет жизни тому, кто зимой ест такую строганину, – сказал Аветисян, – она полезна, как рыбий жир, и вкусна, как паюсная икра.
– Слишком рыбьи сравнения, – сказал Брок, – не впечатляет.
– Может быть, тронемся? – снова предложил Павел. – Очень вкусная строганина.
– Не торопись, – заметил Брок. – Командир сейчас придет и все нам скажет. Не можем ведь мы лететь без командира.
Вошел Струмилин и, обмахнув веником унты, сказал:
– Ого, строганина, оказывается, появилась!
– Павел Иванович, скоро полетим? – спросил Павел.
– Подзаправимся – и полетим. А что такое?
– Да нет, ничего, – ответил Богачев обрадованно, – просто интересуюсь.
– Он получил радиограмму, – пояснил Пьянков.
Богачев почувствовал, что начинает краснеть.