При открытых дверях

Азерников Валентин Захарович

Захар Захарович. С ума ты опять сошла. Что это. покажи.

Зинаида Ивановна. Наши сокровенные высказывания, записанные большим ученым, товарищем Тюниным. Тайна исповеди – гарантирована.

Тюнин (Иванову). В тот вечер я шел не домой, и мне не хотелось таскать взад-вперед эти записи.

Захар Захарович. Ты что, ты спятила? Какое же ты имеешь право их читать? Это же неприлично, как минимум.

Зинаида Ивановна. А говорить неправду – прилично?

Тюнин (Иванову). Я оставил их там на одну ночь. Я не знал, что будет собрание, не знал, что понадобятся старые протоколы.

Захар Захарович. Это же секретные сведения.

Зинаида Ивановна. А что в них такого

секретного? То, что вы думаете, к примеру, обо мне? Это я и так знаю. И вы это знаете, раз сами же и думаете. И все знают, раз вы знаете. Вид только все делаем, будто не знаем. Дорогая, уважаемая… Это вы тут говорите. А вот здесь вот – дежурить идти с ней не хотите, премию получать не хотите, обедать – не хотите, работать в одну смену – не хотите, даже в Италию ехать – санта Лючия, аве Мария – и то не хотите. Ну, так где вы правду говорите – там или здесь? А? Это как, прилично, по-вашему, – в Италию, так с Надеждой Петровной желаете, премию получать, в одну смену работать – это с Изюмовым, обедать – со мной, спасибо за это хоть, это я вам, наверное, желчь помогаю вырабатывать, не иначе. Тут, значит, мы одних людей выбираем. Тайно потому как, да? А открытым голосованием – это, значит, начальство. Так? Так чего же тогда вы меня стыдите, это вас нужно стыдить.

Николаева. Помедленней, не успеваю.

Тюнин. «Что вы меня стыдите, – говорит она, – это вас надо стыдить».

Надежда Петровна. Ну ты, Зинуля, даешь. Сегодня прямо твой день. Именины.

Зинаида Ивановна. И ты бы, между прочим, тоже помалкивала. Ты вон вообще кругом Изюмова выбираешь, на все случаи. Мало тебе мужа-кандидата, тебе еще и этого надо. А другим…

Надежда Петровна. Слушан, если ты не замолчишь…

Зинаида Ивановна. Ну и что тогда? Не выберешь меня в лидеры своей тонкой души? Ну и плевать мне на твою тонкую душу. Меня вон Сергей Ервандович два раза выбрал. Между прочим, орденоносец, народный заседатель, не то что некоторые. Сереженька, Сержик, Сергунек – мы Клавдии твоей ничего не скажем, ладно? А внуков я усыновлю.

Сергей Ервандович. Зина, ты что, белены объелась?

Зинаида Ивановна. Слушайте, слушайте. А начальница-то наша, она-то, поглядите, кого выбирает…

Екатерина Михайловна. Прекрати юродствовать. (Захару Захаровичу.) Ведите собрание. (Зинаиде Ивановне.) Дай это сюда.

Зинаида Ивановна. Пожалуйста. Я все и так запомнила. У меня память – не девичья уж небось. Уж чего увижу – уж то запомню. Вы-то у нас, оказывается, вообще ни в одной ситуации никого в своей душе не выбираете. Такая вы у нас душевная.

Екатерина Михайловна. Прекрати, я тебе сказала. По-хорошему.

Зинаида Ивановна. Вот-вот, видите – по-хорошему. А не то по-плохому будет. Таким и должен быть каждый наш профсоюзный лидер. Правильно, Захар Захарович? Вот давай теперь и проголосуем. Хоть явно, хоть тайно.

Сергей Ервандович. А ты про себя скажи, про себя. Сама-то кого выбираешь?

Зинаида Ивановна. Я-то? Тебя, Ервандович, тебя, голубь. И обедать с тобой, и ужинать. А поднатужишься ежели очень – так и завтракать. И на прогулку, в дружине – с тобой. Вот только в Италию, ты уж извини, родимый, в Италию с другим съезжу, ладно? Я ненадолго, буквально девять дней. А то там, понимаешь, я буду бояться за тебя. Там такие итальянки, сплошь все синьориты – отобьют, охнуть не успею. Ты ж у нас какой? Ты ж отказать никому ни в чем не можешь – потому как общественник. Так что ты уж для спокойствия моего и коллектива тут пока посиди, в нарсуде позаседай. А вернусь – сразу к тебе обратно.

Екатерина Михайловна. Слушайте, уймет ее наконец кто-нибудь или нет?

Тюнин. Так никто ее и не смог унять. Сама остановилась. Вдруг, на полуслове. Заплакала и ушла… Вот такая история получилась. Возьми я тогда домой эти анкеты…

Иванов. Та-ак…

Сидоров. Н-да…

Иванов. Значит, в письме все правильно. Вы хоть понимаете,

что вы наделали?

Петров. Неумолимая закономерность. Шесть букв. Третья – «у»,

Тюнин (машинально). Случай.

Петров. Вот именно.

Тюнин. Да понимаю я, понимаю и, поверьте, переживал все это. Хотя, с другой стороны… Может, Зинаида Ивановна была права – кого обманываем?…

Зинаида Ивановна. Что вы на меня смотрите? Что я вам – что плохое сделала? Подумаешь… Если секрет – не оставляйте где ни попадя. А оставил – не такой уж секрет, значит. Все ведь прикидываются – думают одно, а говорят другое. А кого обманываем-то? Кого? Вас, что ль? Так вы вон проездом – вас чего обманывать? Начальство? Так его чего, его и обманывать-то неинтересно, оно только и ждет, чтобы его обманули. Просит даже – обманите, мол, меня, а то, не дай бог, правду еще узнаю, а что с ней делать, с правдой-то? С ней ведь что-то делать надо, а тут и без нее – забот. Вот и получается, что себя обманываем. Себя – не дядю. А это уж последнее дело, когда себя. Потому как сегодня себя сам обманул, завтра тебя другие обманут. Тебе ж, мол, дураку, лучше. Меньше знать будешь, позже состаришься. А я, может, не хочу позже стариться. На кой мне еще одна молодость, когда с этой-то не сумела путем управиться.

Сидоров (перебивая ее). Это нам неинтересно. Это к делу не относится.

Тюнин. Да нет, как раз нет. Очень даже относится. Я тоже сначала думал, как вы, – когда они вдруг заговорили. Раньше я слова из них выжать не мог – все отшучивались больше. А тут как прорвало. По делу, не по делу… Без всяких анкет, вопросов. Они сами мне вопросы стали задавать – как жить, как работать. И не ждали ответов, они понимали, что я не могу решить их проблемы. Да они и не мне это говорили – себе… Им важно было произнести вслух то, что долгие годы кипело внутри…

Зинаида Ивановна. На кой мне еще одна молодость, когда с этой-то не сумела управиться. А когда мне с ней управляться? За день так набегаешься, что уж к вечеру и женщиной перестаешь себя чувствовать. Вы вон постопте у проходной в шесть, поглядите, как женщины с работы идут. В двух руках сумки, и еще под мышкой чего – для дома, для семьи. И через весь город с полной выкладкой, как солдат на марше. А мужчины наши посмотрите как идут, сильная половина? Как легкоатлеты – ни грамма лишнего. Все равноправия добивались. Чтоб женщина с мужчиной во всем равны. Добились вот. Меня слесарь теперь – матом, как мужика. А я, может, не хочу так. Может, я и в цехе не хочу работать. А в заводоуправлении каком-нибудь или КБ. Чтоб в платье ходить, а не в спецовке и в сапогах. А то вон выстояла в субботу полдня, отоварилась, а носить когда? Вечером? Так вечером у нас на улице темно, не видно. Что ты в тапочках, что ты в сапогах. А поди сунься в заводоуправление – одни мужики сидят, рукава протирают. А скажи им что – они тебе: у нас, мол, тоже равноправие. И они, значит, завоевали. А потом он вечером полон сил и желаний, а у тебя желания, может, и есть, а сил вот – нет. Да и к тому же это вон у вас в анкетах все так красиво – кого бы вы хотели выбрать в данной ситуации? А меня кто спрашивает – кого бы я хотела? Я бы, может, вон, к примеру, Колю хотела бы выбрать. А только на самом деле – не я выбираю, а меня. И не Коля, а Петя. А на кой он мне сдался, этот Петя. Я не знаю, может, я одна дура такая, может, другие как-то устраиваются.

Николаева. Ну да, как же, устроишься тут. Когда они прямо рождаются женатыми.

Петров. Причина матриархата. Семь букв. В середине – «ф».

Тюнин (машинально). Дефицит.

Петров. Подходит.

Николаева. Вам все подходит. А нам каково?

Иванов (Тюнину). То, что вы говорите, это, конечно, очень интересно, но вы не себя там представляли, вы представляли институт. И тень не на вас одного пала – на всех нас. По вас будут судить об ученых, а вы…