При реках Вавилонских
Шрифт:
– До сих пор не могу поверить, что допустил такой промах.
Мириам отпила из стакана и покачала головой:
– Они бы все равно сделали это, так или иначе.
– Как бы они это ни сделали, ответственность на мне.
– А я постоянно думаю о Тедди… генерале Ласкове. Он угодил в ту же ловушку, что и все мы. Уверена, если бы не я, он действовал бы сегодня совершенно иначе.
– Черт, не могу поверить, что мерзавцы провернули такое…
– Яков, я слышала, как кто-то говорил, будто бы Риш знает вас и даже угрожал…
– Мне следовало убить этого сукина
– Он действительно пообещал, что… – Она не договорила и вопросительно взглянула на него.
– Не обращайте внимания на то, что говорят. В ближайшие дни нас ждет много интересного, но не всему можно верить.
Мириам положила руку ему на плечо:
– Помните, однажды вы пригласили меня к себе…
Хоснер рассмеялся:
– Только не говорите ничего такого, о чем можете пожалеть, когда мы вернемся в Тель-Авив. У меня ведь хорошая память.
Она улыбнулась:
– Я никогда вас не понимала. Вы замечательный человек, но отпугиваете людей. С вами нелегко.
– Не люблю слушать такого рода предсмертные признания. Мы к ним еще не готовы, да и время не пришло.
– Хорошо. Вы правы.
Они перешли на другие темы. Стюарды стали разносить обед, но аппетита ни у кого не было.
Абдель Маджид Джабари разговаривал с арабским делегатом, Ибрагимом Али Арифом:
– Это трагедия, последствия которой невозможно себе представить.
Али ответил ему, не переставая есть:
– Да, ситуация очень неприятная. Я чувствую себя Даниилом в логове льва.
Некоторое время Джабари молча наблюдал за тем, как его не отличающийся худобой сосед энергично расправляется с обедом.
– Не следует всегда думать только о собственных неудобствах, друг мой. То, что случилось, намного серьезнее и касается не только нас. – Он закурил. – Мне тревожно за тех евреев, которые рискнули своей репутацией и даже жизнью, положившись на добрую волю арабов.
– И все же меня больше беспокоит мое собственное благополучие. Я не верю в общую вину и не считаю себя виноватым. Вина – еврейское чувство. – Он посмотрел на тарелку Джабари. – Вы не будете? Тогда, если позволите…
– Конечно.
Али переставил поднос соседа к себе на колени.
Джабари выпил арака.
– В любом случае логово льва не здесь, а там. – Он кивнул в направлении «лира». – Здесь мы среди соотечественников. И нам надо научиться смотреть им в глаза, не испытывая никакого дискомфорта. Не сомневайтесь, нас ждет общая судьба.
Ариф рассмеялся:
– Хорошо бы, если бы все вышло, как вы говорите. Даже если их в конце концов освободят, к нам отнесутся по-особому. И вы сами это понимаете. Логово льва и там, и здесь. Мы с вами люди, у которых нет ничего: ни страны, ни народа, ни рая. Мы обречены. Знаете, я бы, пожалуй, съел еще что-нибудь. Стюард!
«Лир» повернул на север, и «конкорд» последовал его примеру. Они уже миновали Саудовскую Аравию и вошли в воздушное пространство Ирака. Солнце висело над горизонтом, и на земле лежали длинные пурпурные тени. Беспокойство все больше овладевало
– Полетное время?
– Полчаса, – ответил Кан.
Одна из особенностей Ближнего Востока, долгое время удивлявшая Беккера, – практически полное отсутствие сумерек. Свет и тьма приходят на смену друг другу едва ли не мгновенно. Посадить самолет где-либо, кроме аэродрома, в светлое время суток – задача очень нелегкая. Сделать же это в темноте – смертельный риск.
– Какой у нас расклад, Питер?
Кан знал, что имеет в виду командир, и уже успел заглянуть в таблицы.
– Солнце в этих местах садится в восемнадцать шестнадцать. Сумерки наступают через пять минут после заката. Сейчас восемнадцать ноль одна. Значит, в нашем распоряжений около двадцати минут светлого времени. Топлива хватит еще на двадцать девять минут. Приблизительно.
Над темнеющим впереди горизонтом уже появилась луна. В восточной части неба выступили звезды. Слева, в северной четверти, поднималась Полярная звезда. Тени на земле сгущались, меняя цвет с пурпурного на черный. Пустыня выглядела невероятно красивой.
Из раздумий Беккера вывел голос Кана:
– Смотрите, командир.
Беккер поднял голову. Далеко впереди и прямо по курсу равнина понижалась, а на бурой поверхности появилась зеленая полоса растительности. Между небольшими рощицами финиковых пальм синела лента реки. За этой рекой виднелась другая, такая же полноводная. Тигр и Евфрат. За Тигром вставали Иранские горы, высота которых, как знал Беккер, достигала тысячи метров. Судя по показаниям альтиметра, оба самолета шли сейчас на трехсотметровой высоте, и «лир», похоже, не собирался снижаться до привычных ста пятидесяти.
– Наверное, садиться будем где-то здесь, – сказал Гесс.
Беккер посмотрел вниз, на равнину между двумя великими реками. Месопотамия. Колыбель цивилизации. Какой приятный для глаза контраст после сотен километров бурой пустыни. Интересно, повернут ли они на север, к Багдаду? Он оглянулся, подсознательно ожидая увидеть дымный след ракеты. Ничего. Беккер закурил сигарету и повернулся к Гессу:
– Дальше поведу я.
«Лир» начал разворот, накренясь на левое крыло, и Беккер приступил к такому же маневру. Теперь он уже знал, что они не полетят в Багдад.
Гесс нажал кнопку, подавая сигнал пассажирам пристегнуть ремни, и подтянул к себе микрофон громкой связи:
– Мы приближаемся к месту посадки. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах и не курите.
– Ты забыл их поблагодарить за то, что они выбрали «Эль-Аль», – усмехнулся Беккер.
– Не смешно, – сказал Кан.
– Топливо?
– Практически на нуле.
– Точнее?
Кан помедлил с ответом, потом со вздохом сказал:
– Может быть, пара тысяч литров.
Беккер кивнул. В благоприятных условиях этого хватило бы минут на пять полета. Если начать снижаться прямо сейчас, то он вполне справился бы с посадкой. Но благоприятных условий ждать не приходилось, а неблагоприятные могли потребовать маневра. Беккер напрягся, боясь, что услышит страшный звук тишины, означающий остановку двигателей.